КРАТКИЙ КУРС ВОСТОЧНОЙ ИНТРИГИ

Часть 4

Вернуться к части 1

Вернуться к части 2

Вернуться к части 3

Прошло уже достаточно много времени после того, как я написал трехчастную статью, которая получила общее название «Краткий курс восточной интриги». Разнообразные дела никак не давали возможности мне завершить текст. Кусочек сравнительно свободного времени выпал только сейчас, так что спешу исполнить свой долг перед читателями.

Итак. Написанное в предыдущих трех частях позволяет сделать один кажущийся одновременно и банальным, и сенсационным вывод: нынешнее пространство Евразийского союза (отчасти до него – бывший СССР), по сути, представляет собой дуальность Русского и Тюркского миров, которые со II–IV веков сосуществуют в постоянном диалектическом взаимодействии. И именно отношения между ними станут в многом определяющими для будущего Евразии

Уже в СССР потенциально существовали целых пять будущих тюркских образований (Азербайджан, Казахстан, Кыргызстан, Туркменистан, Узбекистан), в те времена именовавшиеся союзными республиками, а ныне являющиеся независимыми государствами.

Это пространство общей площадью около 5 млн кв. км и населением около 70 млн человек представляет собой очередной этап в этногенезе и становлении тюркского начала: Гуннская держава – Восточно-Тюркский каганат – Дешт-и-Кипчак – Золотая Орда.

За пределами данного пространства находится Турция – самое крупное и наиболее мощное в экономическом и военном отношении тюркское государство. Оно, впрочем, является и наиболее вестернезированным, что до недавнего времени никак не считалось пороком само по себе.

За пределами этого пространства также находятся еще шесть тюркских автономий внутри самой РФ (Татарстан, Башкортостан, Чувашия, Алтай, Хакасия и Якутия), Иранский Азербайджан, являющийся частью Ирана, и Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая.

Так в самых общих чертах выглядит Тюркский мир.

Достаточно понятно, что в России вряд ли особо интересуются тем, достигнут ли тюркские народы полной зрелости (этнокультурной самоадекватности) и скажут ли наконец свое неповторимое слово в мировой истории.

Хотя с точки зрения этнический истории развитие любого неповторимого этноса именно до той стадии, когда он начнет приносить в сокровищницу человечества уникальные, свойственные только ему плоды, и является подлинной, глубинной целью этнической истории.

Что гораздо более существенно для России – каковы возможные сценарии сосуществования Тюркского мира с миром Русским?

Вариантов достаточно много. Давайте очень бегло рассмотрим основные из них. При этом будем исходить из того исторического обстоятельства, что, несмотря на удивительную сцепленность и взаимное прорастание друг в друга, Русский и Тюркский миры представляет сейчас собой все же два отдельных феномена.

1. Первый, вытекающий из истории отношений, точнее, из ее последних четырех веков, когда Русский мир доминировал над Тюркским (в течение еще более ранних трех веков дело обстояло как раз наоборот) и практически полностью включал его в созданную им общность (империю, союзное государство) в качестве подчиненного фрагмента.

Именно этот вариант сейчас негласно, на уровне подсознания, фигурирует в качестве «нормального» в русском обществе при определении концептуального вектора в евразийском строительстве. Он тесно перекликается с концепцией «старшего брата», принятой в советские времена, и вообще является чем-то успокоительно-домашним, уютным и привычным. (Однако при этом надо не забывать, что в умах и сердцах многих представителей Тюркского мира как норма и как «Золотой век» вспоминаются скорее деяния XIII–XVI веков.)

Именно этот вариант политически постулирует себя в виде Евразийского Союза.

В рамках данной модели, вполне очевидно, предполагается, что Тюркский мир при сохранении и усилении риторики о равноправности в реальной политике будет играть в рамках Евразийского союза партию «вторы», а Русский мир сохранит за собой гегемонию в принятии важнейших стратегических решений.

К этому варианту подсознательно склоняется значительная часть нынешних евразийских элит, по крайней мере если рассуждать о краткосрочной и среднесрочной перспективах.

Что касается перспективы долгосрочной, то, как я уже писал в предыдущих частях этой статьи, демография может внести существенные коррективы. Темпы демографического развития тюркских народов в Северной и Центральной Евразии являются опережающими, и этнокультурная ситуация в этом регионе земного шара может измениться очень быстро.

В этой связи перед Русским миром встает несколько достаточно сложных вопросов. Например: до какой степени полезно, целесообразно и допустимо сближение и смешение? Что в этой связи полезнее для мира Русского: дружественные отношения с Тюркским миром при определенном дистанцировании или нахождение вместе с ним в рамках одной, все более тесно интегрирующейся общности.

Традиционная логика имперского существования вроде бы выступает за первый вариант. Однако, с другой стороны, пример Косово показывает, что демографически быстро развивающиеся этносы могут стремительно изменить этническую структуру территории совместного проживания. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Совершенно аналогичные вопросы стоят и перед Тюркским миром. В силу определенной специфики мышления и наличия сквозных генетических систем часть тюркских элит склонна рассматривать значительную часть Русского мира  в качестве «потенциально своей», которая рано или поздно, просто в силу разворачивания демографических процессов, станет таковой на деле, нужно лишь время. Тюркские элиты уверены в своей стратегической устойчивости и способности контролировать ход событий в этой части Евразии.

Если же учесть наличие внутри как Русского, так и Тюркского мира «сквозных» тюркских и близких к ним элит (к примеру, Чингизиды), элит, чье самоопределение и позиционирование относительно прочих фактов жизни этих самых миров достаточно нелинейны и не всегда доступны внешнему наблюдателю, то демографические процессы могут протекать еще более стремительно и непредсказуемо.

К примеру, Чингизиды вполне могут претендовать на лидирующую роль как в Русском, так и в Тюркском мире, как это уже было, к примеру, в 1300–1600 гг., и попытаться стать лидерами (явными или латентными) Большого интеграционного проекта. Именно у них для этого имеются наилучшие объективно-исторические предпосылки: в Тюркском мире их воспринимают с симпатией, а в Русском мире потребность истово поклоняться конкретному правителю, укоренившаяся в XIII-XVI веках, возможно, найдет себе  наконец адекватный вожделенный объект для поклонения.

При этом пути восхождения к власти могут достаточно неожиданными для стандартно мыслящих умов.

К примеру, особенности поведения  чеченского лидера, которого значительная часть российского истеблишмента с непонятным упорством пытается поднять как можно выше во внутрроссийской иерархии,  выглядят явно чрезмерными для сравнительно небольшого чеченского народа, а некоторые «аксессуары» стремительно вводимого в республике чинопочитания весьма необычны для доселе очень вольнолюбивых горцев, что позволяет предполагать латентную суперсистемность, то есть принадлежность к очень крупной (системтной) тюркской или чингизидской генетической системе (см. части 1–3) Возможно, что-то вроде одной из линий продолжения хана Узбека, правившего в Золотой Орде и Московском государстве в 1303–1343 гг., фанатичного мусульманина, огнем и мечом пытавшегося распространять свою веру по всему государству.

Действительно, в схожих ситуациях крупные опытные генетические системы обычно задействуют и в значительной степени исчерпывают энергетические ресурсы небольших народов и более молодых систем именно таким образом,: помещая «свой объект» в потенциально перспективную точку роста, подминая и перепрограммируя ее под себя и заставляя решать не столько задачи собственного этнического развития, сколько имманентные задачи, которые ставит перед собой крупная генетическая система.

Уже сегодня режим, который создан в Чечне (которая ранее считалась самой свободолюбивой и непокорной среди автономий СССР), очень близок к той модели пожизненного занятия главного руководящего кресла страны, которая имеет место во всех тюркских среднеазиатских государствах, и, стало быть, гораздо лучше «пакуется» в Тюркский мир, чем в мир Русский.

Впрочем, претензии на руководство в обеих частях описываемой дуальности могут и будут, вероятно, предъявлять и другие династические системы (Ашины и пр.).

В любом случае, взяв курс на тесную интеграцию, нужно быть готовыми к неожиданным и не наблюдавшимся прежде процессам и явлениям.

В настоящее время во всех государствах Тюркского мира (за исключением Кыргызстана), а также в Белоруссии постепенно утверждается достаточно архаичная модель пожизненного руководства.

Если такая же модель укоренится и в России, это будет, несомненно, означать очередную концептуальную победу Тюркского мира над Русским на данном отрезке исторического времени. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. С учетом конфессионального фактора эта победа будет, несомненно, носить и слегка религиозный оттенок. Русскому республиканству, как это не раз уже бывало в истории, придется отступать в Украину и Прибалтику.

2. Вторым вариантом возможного сосуществования является отдельное самостоятельное существование Тюркского мира, которое, очевидно, подразумевает постепенное создание некоторого союза или общности тюркских народов.

Это как бы понятно и вроде само собой разумеется, хотя достаточно плохо воспринимается и артикулируется даже на уровне обыденного сознания, не говоря уже о сознании политическом. У этого варианта есть три ответвления.

2.1. Возникающий Тюркский мир включает в себя Турцию, и она, скорее всего, становится его доминантой. В этом случае наверняка появится региональная сила, сравнимая с Россией по демографической, экономической, ресурсной, а со временем и военной мощи.

Как показали недавние события, с таким Тюркским миром России становится справляться все тяжелее, и именно это сейчас побуждает ее искать обратные пути для полноценного возвращения в западный мир.

Направление векторов внешнеполитической активности будет зависеть прежде всего от конфигурации полюсов влияния и баланса сил в «четырехугольнике»: Стамбул – Баку – Ташкент – Астана (при высокой, но латентной роли Казани и Тебриза).

Аналогичные уточнения и притирки будут происходить между представителями разнообразных тюркских династий прошлого и настоящего.

В этом случае достаточно высока вероятность начала борьбы за влияние на тюркские автономии, находящиеся внутри России, от Татарстана до Якутии.

Кроме того, расконсервируются застарелые конфликты в районах Северо-Восточного Казахстана и Нагорного Карабаха, находящихся на территории самого Тюркского мира.

Напомним, что в Северо-Восточном Казахстане, в четырех областях, Акмолинской, Карагандинской, Восточно-Казахстанской и Павлодарской, доля русского населения примерно соответствует докризисной доле русского населения в Донбассе (около 35–37%).

При этом в этих областях средняя доля собственно казахского населения даже меньше, чем доля украинского населения в Донбассе (соответственно, около 50 и 56%).

А в Северо-Казахстанской области доля русского населения  составляет около 50%,  казахского – не достигает 35%, доля остальных (украинцев, белорусов,  поляков, немцев) – около 13%. То есть в Северо-Казахстанской области этнические пропорции близки к крымским, где доля русского населения до кризиса составляла около 56–57%, доля украинского – около 26% и доля крымско-татарского населения – около 13%.

Вполне можно предположить, что следующий всплеск расширения Русского мира состоится именно в Казахстане, на что с точки зрения этнически озабоченного мышления для этого есть вполне веские причины.

В русском национальном сознании эти области прочно маркированы как  часть Сибири, которая освоена и благоустроена русскими (Целина, Байконур, Семипалатинский полигон, Карагандинский угольный бассейн).

Что касается Нагорного Карабаха, то это один из самых застарелых "законсервированных" конфликтов на территории бывшего СССР.

Карабахский конфликт перешел из вялотекущей в обостренную, открытую фазу в 1988 году, когда Нагорный Карабах заявил о своем выходе из состава Азербайджана. Подавляющее большинство азербайджанцев, проживающих в НКАО, были изгнаны. Затем, 10 декабря 1991 года, в Нагорном Карабахе состоялся референдум, на котором 99,89% населения высказались за полную независимость от Азербайджана. После этого здесь начались широкомасштабные военные действия, в результате которых Азербайджан потерял контроль над Нагорным Карабахом и прилегающими к нему семью районами. Оккупированные семь районов Азербайджана находятся между территориями Армении и Нагорного Карабаха, соединяя их между собой. В результате,  даже если не считать территории собственно Нагорного Карабаха, то незаконно оккупированными Арменией являются примерно 15–18 процентов территории Азербайджана.

Азербайджан для начала выдвигает требование, чтобы Армения и Нагорный Карабах освободили оккупированные территории. Пока для христианского Запада  достаточно непривычно осознать,. что агрессором данном случае выступает христианская страна, оккупировавшая (даже если оставить в стороне спорный сюжет собственно о  Карабахе),значительную часть суверенного мусульмансокого государства и удерживающая ее уже  в течение почти 25 лет, но рано или поздно система межднародного права заставит сконфигурировать реальность так,  как должно, а а не так,  как это угодно министру иностранных дел России Лаврову.

Вероятно, еще одной долговременной точкой противостояния надолго станет и Крым, где крымско-татарское население будет периодически пытаться протестовать против существующего положения вещей.

Это неизбежно приведет к повышению роли и значимости таких региональных центров России, как Казань, Уфа и Якутск.

2.2. Возникающий и не включающий Турцию Тюркский мир в силу ситуативно и удачно складывающихся для него обстоятельств превращается в нечто самостоятельное, ни от кого реально не зависящее единое и целостное с главным политическим и концептуальным центром, находящимся где-то в Средней Азии.

В варианте 1.2 Тюркский мир будет, возможно, опираться на генетическую систему Чингизидов (см. предыдущие части данной статьи), она же может стать основным поставщиком кадров для всех элит Тюркского мира. В этом случае это будет спокойное консервативное образование, стремящееся прежде всего к стабильности и охране своих территорий.

2.3. Возникает Тюркский мир (не включающий в себя Турцию, которая в этом варианте, вероятнее всего, становится частью ЕС), однако он оказывается не в состоянии стать чем-то целостным и достичь «зрелости плодоношения» (о которой речь шла чуть выше) и, соответственно, начинает по частям включаться в другие проекты.

Азербайджан и, возможно, Туркмения, в этом варианте выбирают ориентации на Турцию, остальные центральноазиатские тюркские государства – ориентацию на Россию и Евразийский союз, Кыргызстан – на Китай.

Как уже было сказано, в этом варианте самостоятельного, полноценного и целостного Тюркского мира в краткосрочной и среднесрочной перспективах не возникнет. Остальное зависит от скорости и направленности демографических процессов в Евразийском союзе.

Для России, точнее для тех ее элит, которые генетически не восходят к Чингисхану, Ашинам или даже к эпохе Атиллы, естественно, наиболее выгоден вариант 1.3 (поглощение раздробленного Тюркского мира по частям).

Вполне приемлемым, а для чингизидских и прочих тюркских элит даже предпочтительным выглядит также и вариант № 1 – удержание всего Тюркского мира (без Турции) в рамках своей геополитической и экономической сферы влияния.

Что касается того, как будут расставлены приоритеты самого , в том числе внутри него самого, Тюркского мира, – этого сейчас не знает никто. Этническое развитие народов во многом иррационально.

Возможно, во главу угла будут поставлены общие тюркские ценности и желание довести этническое развитие до того уровня, когда оно сможет производить на уровне лучших образцов мировой культуры, тогда события пойдут во одном направлении, а возможно, ценности сохранения ныне существующей стабильности или же экономические, и тогда будущее Тюркского мира приобретет принципиально иной вид.

В настоящее время, пока у власти в среднеазиатских государствах доживают свои последние десятилетия лидеры, еще помнящие непередаваемую атмосферу совместных заседаний Политбюро в Кремле и все такое, пространство от Мангышлака до Алтая выглядит спокойным и стабильным, но стоит только появиться паре-тройке молодых лидеров, равных по пассионарности и агрессивности, скажем,  Р. Кадырову, как все изменится в один миг.

Еще один характерный пример – поведение тюркских стран в ходе недавней пятидневной войны между Арменией и Нагорным Карабахом, с одной стороны, и Азербайджаном – с другой.

Полное отсутствие единой позиции тюркских стран в данном вопросе – явное свидетельство того, что до единого Тюркского мира еще очень и очень далеко. Да и состоится ли он вообще когда-либо – бог весть.

Главный вывод (он же – основной вопрос для Тюркского мира сейчас) – возможность появления новых элит, опережающих групп, способных мыслить и действовать в рамках общетюркского пространства, а не отдельных стран или локальных общностей, второй вопрос – как эти новые элиты будут взаимодействовать со старыми. И только на третьем месте – внешние угрозы и вызовы.

Иначе говоря, возможность появления и самостоятельного существования Тюркского мира зависит прежде всего от самоопределения и факта появления «нужных людей в нужное время». Гумилев назвал бы их людьми «длинной воли». Всё остальное вторично… Что ж… Поживем – увидим.

Алексей Петрович

Проскурин