Начало в №№ 13, 22 ТРУДНОСТИ ФИЛОСОФИИ КАК НАУКИ Часть третья
С началом либеральных реформ в России перед новыми «демократами», утвердившимися у власти, возникает проблема избавления от существующей коммунистической идеологии. Но это затруднительно сделать за один шаг, поэтому в качестве переходной ступени используется идея плюрализма, в том числе плюрализма философских учений. На страницы наших философских журналов хлынули всё затопляющие потоки многообразных философских учений современной западноевропейской философии, и наши философы начинают подыгрывать чуждым идеям, стыдливо отстраняясь от диалектического материализма. Научное понимание философии не отвергается совершенно, но растворяется во множестве других толкований как равнозначных ему, и потому в своей целостности философия, как выражение этого множества, уже не отождествляется с наукой. Характерной в этом отношении является статья А.Ф. Зотова «Феномен философии: о чем говорит плюрализм философских учений?». Он пишет: «Только в доведенном до предельного интеллектуального нарциссизма самосознании – особом вырожденном случае философии – философия совпадает с «философской наукой» («Вопросы философии» № 12/1991, с. 17). Определение философии как науки он считает насилием над философией, сравнивает его с определением студента в солдаты в царской России. Отрицая научность философии, Зотов отрицает и ее предмет. Основной вопрос философии об отношении сознания к материи он ставит в кавычки и называет пресловутым, говорит о том, что предмет философии «не имеет вида», что он скрыт в процессе самого философствования, в «философском мышлении» (там же). Таким образом, если многовековые поиски предмета философии в историческом плане вели к постоянной смене предмета философии и к перманентному плюрализму философских учений, категорически отрицающих друг друга, то теперь, с признанием плюрализма философии как внутренне присущего ей свойства, она неизбежно утрачивает свой предмет. Отгораживание философии от науки может быть связано, с одной стороны, с претензией философии на иной источник истины, помимо науки, и, с другой стороны, с зауживанием понятия самой науки, с заведомым выведением за сферу научности человеческой субъективности, ограничением понятия науки областью объективного и объектного. Такое разграничение не служит на пользу ни науке, ни самой философии. Если философия претендует на иной источник истины помимо науки, то она идет к удвоению сущности бытия, что не может быть признано научным; если же она не претендует быть таким источником, то, отгораживаясь от науки, философия превращается в беспредметный разговор, в разновидность прикладного искусства в области человеческого мышления. Дело здесь в том, что вся глубина и драматизм очерченной дилеммы заключены именно в предмете философии, каковым является сам человек с точки зрения его высшего атрибута – его разума, его сознания. «Познай самого себя» – гласит знаменитое изречение, высеченное на колонне при входе в храм Аполлона в Дельфах, но мы в настоящее время почти так же далеки от этого предмета познания, как и две тысячи лет назад. Трудность заключается не только в сложности и многоплановости предмета, но и в его принципиальном нежелании осознавать себя таковым. Человек хочет философствовать, быть субъектом философии, но не хочет, не желает быть ее объектом. Определить человека как предмет философии явно недостаточно для того, чтобы строить какие-то научные концепции о нем, потому что понятие о человеке подвержено не меньшему плюрализму, чем философия в целом, и мы рискуем в этом случае не выйти из порочного круга саморефлексии. Чтобы определить человека предметом философского анализа, надо поставить его в необходимую связь с действительностью, в отношение к ней, и здесь мы приходим к тому «пресловутому» отношению материи и сознания, которое так уверенно критикует А.Ф. Зотов. Отношение материи и сознания есть не просто абстрактное понятие, придуманное диалектическим материализмом, но оно есть универсальный феномен бытия, осуществляемый постоянно каждым человеком и независимо от всякой философии. Мир дан человеку только через отношение материи и сознания. Таким образом, отношение материи и сознания можно рассматривать не только как основной вопрос философии, но и как ее предмет. Указанный предмет философии отличается от предметов других наук беспокойством своим. Если предмет всякой другой науки обнаруживает себя таковым, лишь став объектом рассмотрения этой науки, то отношение материи и сознания, не будучи осознаваемым как объект рассмотрения, тем не менее, осуществляется каждым из нас и в силу своей разноплановости и многообразия обнаруживает свою «ненаучность». Что же касается плюрализма, то его тоже следует рассматривать как проблему: определить его истоки, его действительность и его меру. Плюрализм в истории философских учений понятен – он обусловлен трудностью самого процесса познания. То же самое может быть причиной сегодняшнего плюрализма. Но его надо отличать от плюрализма, обусловленного многосторонностью самой действительности. Если в первом случае ход познания ведет к выбору истинной версии и отбрасыванию или снятию остальных, то во втором случае – к осознанию единства и взаимообусловленности сторон. Наиболее часто выдвигаемый довод против научности философии – это тезис, вытекающий из интуитивной убежденности человека в принципиальной нередуцируемости сущности человеческого «я» к рациональному познанию. Наука, мол, занимается установлением связей в границах естественной необходимости, а в мире человека действительность определяется не результатом причинно-следственной зависимости, но актом его воления. Да, мир человека радикально отличается от мира без человека, мир человека есть своего рода новая стихия, во многом еще не познанная и не подвластная самому человеку. Но непознанное вовсе не значит ненаучное. Если бы мы всё знали, то не нужна была бы и сама наука. И в меру нашей непознанности неизбежен и оправдан плюрализм в поисках истины. Различные версии возможны не только относительно областей, непосредственно прилегающих к нашему знанию, но и в виде своего рода интеллектуального десанта в неизведанное бесконечно разнообразного мира человеческой экзистенции. Так что научность философии вовсе не ограничивает, но, напротив, предполагает свободу познания и философского рефлексирования, но вместе с этим она также предполагает последующий поиск путей связи неизведанного с рациональным знанием. Этим мы вовсе не отвергаем невыразимости субъективной реальности через понятия объективной реальности, но этого и не надо делать, потому что ее сущность заключается как раз в принципиальном нетождестве с реальностью объективной и она должна быть понята именно как таковая. Ведь субъективная реальность выражается не только через науку, но и через литературу и многообразные виды искусств, и через эти способы выражения возможно ее понимание, а на основе понимания находятся пути и к разумному объяснению. Таковы гносеологические корни трудностей философии как науки. Но главные ее трудности имеют корни социальные. Господствующие ныне силы в обществе не заинтересованы в выявлении истины, напротив, они направлены на сокрытие и дискредитацию ее, и потому наша официальная философия находится в плену этих сил. У нас есть серьезные и вдумчивые философы, но их возможности в современном обществе ограничены. Например, доктор философских наук Н.В. Мотрошилова опубликовала социально значимую статью «О современном понятии гражданского общества». В ней она говорит о главном препятствии на пути его построения: «... то место, где должны были бы утвердиться цивилизационные структуры гражданского общества, уже занято. Чем же и кем же? Полагаю, там уже угнездились многообразные связи, отношения, объединения антицивилизационного, подчас криминального, варварского характера, которые – в их совокупности – правомерно назвать антигражданским обществом» («Вопросы философии» № 6/2009, с. 30). Вопрос здесь поставлен ею остро и со всей серьезностью. Но вот она читает лекцию по телепрограмме Academia на канале «Культура». Темой лекции является субъективный идеалист Мартин Хайдеггер и его метафизика. Философия Хайдеггера – это бесконечное блуждание в трех соснах, лишенное подлинной продуктивности. Его идея о том, что человек в сознании своем есть пастух бытия, подается как откровение. Может быть, Хайдеггер и есть пастух, который долго и нудно пасет свое абстрактное бытие метафизика, но при его понимании истины философские утверждения субъективны и не имеют общезначимости. Кто и что есть человек по отношению к бытию, зависит от уровня его способностей к взаимодействию с миром. Люди разные, и разные могут быть их отношения к бытию. Человек может быть и хозяином бытия (или считать себя таковым), может быть певцом бытия, а может быть и его игрушкой – жертвой разного рода случайностей и обстоятельств. Многие люди не способны быть не только пастухами бытия, но и его послушными рабами, они есть всего лишь страдальцы и узники бытия. Перечисленное, конечно, не исчерпывает всего многообразия возможных отношений человека к бытию. А кем должен быть человек? Человек должен быть творцом бытия, по крайней мере своего собственного, а если позволят способности, то и окружающего мира, иначе он не оправдает своего высокого предназначения разумного существа. Возьмем другой пример. Лекцию в Academia читает доктор философских наук Подорога В.А. Это тоже серьезный мыслитель, вроде бы понимающий социальные болезни современной философии (см. мою статью «Философия и литература в свете определения предмета философии» в «ЭФГ» № 40/2012). Но о чем он говорит студентам и аспирантам? Чему их учит? В духе современного постмодернизма философию он уравнивает с литературой. Его рассуждения, исключающие какой-либо намек на систему, подобны бесцельному гулянью по бульвару или иным местам,. Они лишены главного, что должна иметь наука: давать человеку ориентировку в бытии. Но это как раз и есть цель современной буржуазной философии – дезориентировать и индивидуализировать человека, внушить ему мысль об условности любых ценностей. Еще один пример. Ведущий телепрограммы «Что делать?» Виталий Третьяков пригласил в студию наших философов – академиков В.С. Стёпина и В.А. Лекторского, надеясь получить квалифицированный ответ на злободневный вопрос. Нашел кого спрашивать! Наша официальная философия в принципе не способна ответить на подобные вопросы. Вместо конкретного ответа он услышал абстрактные рассуждения об относительности и социально-исторической обусловленности истины. В конце передачи разочарованный Третьяков сокрушенно заметил, что, видимо, голова у него не так устроена и он ничего не понял. Философия есть важнейшая составная часть социальной науки. Она должна ориентировать человека, указывать ему, где право, где лево, где верх, где низ, где отвесная скала, а где бездонная пропасть, помогать найти в бытии ту узкую и трудную тропинку, которая позволит выйти на широкую дорогу бытия истинно человеческого. Сейчас философия находится в трудном положении, ей не хватает сил занять свое достойное место, и потому в существующей теории наблюдается неоправданный перекос в сторону политэкономии. Политэкономия, конечно, тоже является важной составной частью, она дает материальные основания бытия общества. Но политэкономия неразрывно связана с философией. Именно в философии выявляются существующие и возможные смыслы бытия и их неизбежные социальные последствия. А политэкономия без философии есть всего лишь калькуляция расходов, которую легко приспособить под любые смыслы, поэтому всякая социальная теория должна начинаться с философии.
Алексей Фёдорович ЗЫКОВ
Тула
|