С поднятой головой

Генерал Войцех Ярузельский настаивает на продолжении судебного процесса по поводу введения в Польше в 1981 году военного положения

Экс-президент Польши генерал армии Войцех Ярузельский любезно согласился в канун 85-летия со дня своего рождения дать интервью «Экономической и философской газете». Однако жизнь внесла коррективы. Апелляционный суд неожиданно отменил решение Варшавского окружного суда от 14 мая с.г., который, напомним, постановил вернуть на дорасследование Институту национальной памяти дело о введении в Польше 13 декабря 1981 года военного положения, указав, что архивные документы неполные, а мнения ученых противоречивые.

По характеру генерал Ярузельский – человек-кремень. Но всему есть, видимо, предел, тем более что требуется его участие еще в двух одновременно проводимых процессах – по поводу событий в Гданьске в 1970 году и трагедии на силезской шахте «Вуек» в 1981 году. У генерала резко подскочило давление, и он снова попал в госпиталь. Игнорируя вердикт врачей, в соответствии с которым Ярузельскому и его соратникам, чей возраст от 80 до 91 года, разрешается пребывать в зале суда не более двух часов ежедневно, Апелляционный суд обязал Варшавский суд возобновить процесс. При этом он подчеркнул, что собранных документов достаточно для его проведения, причем необходимость в допросах ключевых политиков времен холодной войны, в том числе бывшего президента СССР Михаила Горбачева и экс-премьера Великобритании Маргарет Тэтчер, – это предложение внесли адвокаты, – отпадает. Заявления ключевых политиков, по мнению суда, вряд ли прояснили бы суть дела.

Несмотря на судебную тяжбу, Войцех Ярузельский, как человек военный, обязательный, пунктуальный, всё же нашел силы и время для запланированной беседы с корреспондентом «ЭФГ». «Пользуясь случаем, – сказал он, – хочу передать сердечные поздравления читателям «Экономической и философской газеты», всем моим друзьям в России, особенно тем, кто служил либо служит в армии. Еще сердечнее поздравляю ветеранов войны, с которыми меня связывает общая борьба с фашизмом и совместное участие в победе над гитлеровскими захватчиками. Я очень благодарен российским властям, которые пригласили меня принять участие в торжествах в Москве по случаю 60-летия Великой Победы».

Корр. «ЭФГ»: С вершины прожитых вами лет как не взглянуть в лицо своей судьбы, тем более что она непростая. Ваш дед участвовал в восстании 1863 года, был сослан на 8 лет в Сибирь, отец, как доброволец польско-советской войны 1920 года, воевал с Красной армией, вас, вашу маму и сестру не только лишили имения, но и депортировали в Алтайский край, где в 1943 году умер ваш отец. Всё указывало на то, что вы должны были ненавидеть русских. Однако вы окончили под Рязанью офицерское училище, командовали взводом военной разведки, дошли до Берлина. Были дважды ранены, один раз контужены. Так за какое правое дело вы воевали?

Войцех Ярузельский: В давние времена мое отношение к России было очень негативное. Я рос в семье, учился в гимназии, в которых антироссийские настроения, тем более антисоветские, были фактором, имеющим необычайное значение. В таком духе я формировался. Словом, корни, из которых я вырос, указывали на то, что должен был идти в другом направлении. К этому следует добавить депортацию в Сибирь, смерть отца в Алтайском крае. Я очень благодарен экс-президенту Владимиру Путину, российским властям, которые облегчили мне в 2005 году поездку на могилу отца. Я увидел, что она содержится в хорошем состоянии. За это сердечное спасибо, прежде всего жителям города Бийска и всем, кто осуществляет такую опеку.

Парадоксально, находясь в депортации в Сибири, я начал менять взгляды на Россию. Увидел сибиряка, простого, доброго и рассудительного россиянина, который делился с нами тем, что имел, а имел он тогда немногое. Оттуда и был первый шаг к пониманию российской души. Постепенно и с трудом, так как не знал языка и тяжело работал, начал познавать русскую литературу, особенно классиков: Толстого, Чехова, Тургенева... И увидел россиянина и с той стороны. Так по мере познания людей, языка, культуры постепенно менялось мое негативное отношение к России.

Потом была армия, которая стала очень большой школой. Использую сегодня немодное, но, по моему мнению, прекрасное слово «интернационализм», несмотря на то, что его реализация имела разные аспекты. Что такое интернационализм? Это поляки, в том числе поляки по происхождению, но рожденные в СССР и служившие в Советской армии. Это, разумеется, и россияне. Их было особенно много среди офицеров, командиров, которые служили в нашей армии, испытывающей кадровый дефицит (тему Катыни при этом не буду затрагивать). Помимо россиян, много было украинцев, евреев. Тогда я увидел и почувствовал, что нас всех объединяет одно – воля к борьбе с гитлеризмом. И хотя каждый рос в иной среде, нес с собою разные предубеждения, эта воля была превыше всего. Будучи связующей, постоянной, и в послевоенные годы она в рамках сотрудничества, дружбы помогала нам служить нашим народам.

– В 33 года вы были самым молодым польским генералом. Дальше – быстрое продвижение по службе, вплоть до министра национальной обороны. С 1981 года – премьер, председатель Госсовета…

– Мое продвижение по службе не было чем-то нетипичным или неким феноменом. То было целое поколение, которое ускоренно занимало очередные должности. То был естественный процесс, несмотря на то, что тех, кто вынес бремя депортации, лагерей, ГУЛАГов, считали, как тогда говорили в России, «неблагонадежными». Но вот парадокс: «неблагонадежные» в большинстве своем включились в борьбу за новую Польшу, которая была совершенно иной и фактически лишала их всего того, что они имели перед Второй мировой войной. В конце войны я написал из Берлина маме и сестре, которые всё еще оставались в Сибири: «Многое, что происходит сегодня в Польше, я не понимаю, но соглашаюсь с данностью. Нужно служить Отчизне такой, какой она реально есть и каких бы жертв она от нас ни потребовала». А она требовала. Моя семья, например, лишилась всего. Я вернулся с фронта поручиком, имея запасную рубашку, трофейный пистолет «вальтер», который храню по сегодняшний день, и саблю.

Освобождая Польшу с востока, мы понимали: теми, кто воевал за нее на другой – западной стороне, потом ушел в леса партизанить, выступать против новой власти, которая несла с собою не полностью демократическую систему, определенную зависимость от соседа, двигали патриотические устремления. Для них было важным бороться с тем, что было чуждым, враждебным, недемократическим и т.д. Впрочем, и наши намерения тоже ведь были патриотическими, но речь шла при этом о другом – о том, что надо служить Польше, какой она реально является, то есть такой, какой она могла быть тогда.

Признаюсь, многие годы после войны мы придерживались «черно-белого» взгляда. Мы, пришедшие с востока, мол, хорошие, а ценность тех, кто воевал за Польшу с другой стороны, меньшая. Сейчас всё обернулось наоборот. Всё это плохо. Причем не только для нас, тех, кого уже осталось немного. Это плохо для будущих поколений. История не должна быть зависимой от политики, подвергаться политической конъюнктуре, становиться инструментом в политической борьбе. А мы этим сегодня грешим. Меня беспокоит, что в демократической Польше, чему я радуюсь и чему содействовал, «инфекция» приносит вред не только мне, Ярузельскому, которому грозят «пожизненным заключением». Мне осталось недолго жить, так что «заключение» долго не продлится и государство не растратится на мое содержание (шучу). Говорю всё это не в защиту самого себя, не своего доброго имени, а в защиту всего поколения поляков, которое служило Польше такой, какой она была.

Мир и Европа были в то время антагонистически разделенными. Сформировались два блока. На востоке опорой был Советский Союз со всеми вытекающими последствиями, в том числе и с ограниченной суверенностью. Однако и Польша оказывала необычайное географическое и демографическое влияние. Я процитирую фрагмент из изданной Збигневом Бжезинским в 1964 году книги «Единство в конфликте»: «В отношении коммунизма и России поляки не должны забывать о том, что означала бы Польша в рамках западного союза. Она занимала бы в масштабах мира место после Америки, Германии, Франции, Италии и многих других государств. С учетом того, что Германия имела бы важное для Америки значение, Польша проигрывала бы в любом польско-немецком конфликте. В социалистическом лагере же наоборот: Польша является крупнейшей народной демократией, третьей после Советского Союза и Китая и второй в Европе». Думаю, что сегодня пан Бжезинский так вряд ли бы высказался.

Занимая различные посты, я не однажды принимал трудные и даже драматические решения, которые, по моим и сегодняшним убеждениям, были абсолютно необходимыми. Считаю, что мне удалось, служа Польше, какой она реально была в реально существующем мире, а не в абстракции, не на Луне, сделать что-то полезное, особенно для вооруженных сил и безопасности страны.

– Как вы относитесь ко всему происходящему, в том числе и к тому, что Варшавский окружной суд обязали продолжить процесс?

– Как старый человек, генерал, фронтовик, должен сказать: это тягостно и больно – сидеть на скамье обвиняемых в суде, где карают разного рода бандитов. В обвинительном акте, напомню, говорится, что в 1981 году я и мои соратники «руководили созданной преступной группой военного характера с целью совершения преступлений». Эта статья из уголовного кодекса предъявляется, как правило, гангстерам. Такая форма обвинения тем более болезненная. Однако я сегодня заинтересован в том, чтобы этот процесс состоялся. Поясню почему. Наросла и нарастает гора обвинений со стороны разных политиков, историков, журналистов: трубят о преступлении, предательстве, измене, призывают осудить, покарать. Я располагаю ограниченными возможностями высказывать убеждения, хотя и написал ряд книг, статей, но они не являются в полном смысле документом. Теперь появился шанс представить обширное объяснение. Оно-то и станет тем самым документом, который будет трудно не заметить. Именно на это рассчитываю, поэтому постараюсь дожить до конца судебного процесса, чтобы представить свои объяснения в суде и не оставить обвинения без ответов. Прошу читателей «ЭФГ» извинить меня за то, что больше не буду вдаваться в подробности. Да и с правовой точки зрения было бы преждевременно говорить о том, что скажу в суде.

Касаясь своего нынешнего положения, считаю, что могу ходить с поднятой головой, поскольку я в состоянии это делать и делаю неустанно. Сожалею, сострадаю и прошу прощение за то, что было плохо, причем не только в моих действиях, но и в действиях всех подчинявшихся мне структур. О некоторых вещах в Польше я не мог знать и поэтому влиять на них, однако с нравственной точки зрения и сожалею, и прошу прощения у всех тех, кто испытал несправедливое отношение к себе. Одновременно имею право ожидать, что будет признано и то, что нам удалось дойти без пролитой крови до пункта, в котором могли свершиться перемены. Тут есть определенный парадокс: я вводил военное положение и одновременно был архитектором «круглого стола» и перехода к демократии. Иначе говоря, без военного положения не было бы и «круглого стола». Не исключаю, это, возможно, случилось бы, но значительно позднее, и неизвестно, за какой бы счет. Эту точку зрения разделяют очень многие поляки, что, не скрою, укрепляет мой дух: я не одинок. У судов, разумеется, есть свои права и свои подходы, я уважаю судебные органы, равно как и их возможные приговоры, однако для меня важнейшим являются заявления, декларации Союза ветеранов, Союза бывших воинов Войска Польского, многочисленных организаций, которые на встречах или в письмах поддерживают меня. Это облегчает мою жизнь, хотя этой жизни осталось уже немного.

– Какими видятся вам сегодняшние и будущие отношения Польши с Россией?

– Мне кажется, что происходит пробный процесс планового формирования польско-российских отношений. Делаем мы это и хорошо, и плохо – и с одной, и с другой стороны. По моему убеждению, мы должны стремиться к тому, чтобы эти отношения были как можно наилучшими. Это вытекает из исторического опыта, особенно из того, какую роль сыграл Советский Союз, Советская армия. Ведь из десяти павших солдат вермахта восемь погибли на восточном фронте. Советская армия, изгоняя с польской земли гитлеровских захватчиков, оставила тысячи и тысячи могил своих воинов. Разумеется, были и побочные последствия – хорошие и нехорошие. Но на всё следует смотреть комплексно, суммарно.

Хотел бы напомнить о таком аспекте: наша зависимость от Советского Союза, которая пришла на долгие годы после Второй мировой войны, имела и очень полезный фактор. Оставаясь в восточном блоке, мы смогли обрести самые выгодные в своей истории границы и территории. Страна, сдвинутая на Запад, приближенная к Европе, ее столицам, тем самым вступила, заполучая большой аванс, на поле европейской цивилизации. Люди из хат переместились в дома, не говоря уже о дорогах, промышленности, широком доступе к морю. В общем, ограниченная зависимость, не секрет, была, что осознавалось и в 1981 году, но всегда это было что-то за что-то. Благодаря новым территориям мы, будучи окраиной, оказались – разве это не чудо? – в суверенном и полностью демократическом государстве.

Это важный капитал в наших отношениях. Его необходимо хранить и всегда включать в различные совместные дела, которые можно было бы оценивать как великое историческое достижение, остающееся поколениям на сотни лет. Главное – необходимо смотреть вперед.

С Войцехом Ярузельским беседовал А.П. Шаповалов