ИЗ ВАРШАВСКОГО ДНЕВНИКА

Военное положение, введенное в Польше 30 лет назад, предотвратило национальную катастрофу. Очевидец этого события – журналист-международник Анатолий Петрович Шаповалов, в 1979–1986 гг. заведовавший отделением ТАСС в Варшаве, ответил на вопросы «ЭФГ».

Корр.: Известно, что споры о законности введения военного положения тогдашним лидером Польши Войцехом Ярузельским не утихают до сих пор. Они даже разгораются с новой силой. Почему?

А. Шаповалов: Более того, новые власти добились того, чтобы против генерала армии Войцеха Ярузельского вновь было возбуждено уголовное дело. И что примечательно – специальная комиссия сейма после пятилетнего расследования уже вынесла решение: «введение военного положения было оправданным». И ведь подавляющее большинство поляков, согласно опросам, признало решение Ярузельского верным и необходимым.

– Чем всё это можно объяснить?

– На знамени «Право и справедливость» не случайно написано: произвести расчеты как с коммунистами, правившими до 1989 года, так и с посткоммунистами, взявшими власть после 1989 года, то есть практически со всеми, будь то генерал Ярузельский или капрал Войска Польского Валенса, бывшие президенты. Лидер «ЗиС» Ярослав Качиньский потребовал разжаловать Ярузельского в рядовые. Лех Валенса выступает против такого рода преследований. Он предостерегает: ведь другие, которые придут к власти, тоже могут попытаться «рассчитаться» с Ярославом Качиньским. Политики не имеют права навешивать ярлыки. Изменниками занимаются спецслужбы, а жуликами – полиция. Только суды имеют право выносить приговоры. Иначе придут другие, которые затем спросят с тех, кто творил беззаконие.

Самого Валенсу, кстати, в очередной раз обвинили в сотрудничестве со спецслужбами социалистической Польши. И тоже несмотря на тот факт, что специальная комиссия сейма не нашла доказательств такого сотрудничества.

Я по сей день поддерживаю контакты и с генералом, и с капралом. Неоднократно встречался и брал у них интервью. Убежден, что бывшие президенты – личности-антиподы, но оба внесшие огромный вклад в становление Польши.

– Каким был день 13 декабря 1981 года?

– В 6 утра генерал Ярузельский, выступив по телевидению, объявил о введении военного положения, подчеркнув: «Это не чье-то, а именно польское решение. Принятый шаг, конечно, зло, но зло меньшее, чем надвигающаяся глобальная катастрофа. Это спасение Польши».

Европа, США, весь мир, хотя и подняли пропагандистский шум, втайне облегченно вздохнули. То была развязка, позволившая сохранить мир и международную стабильность.

Не только поляки – весь мир был поражен, как тогда говорили, блистательным введением военного положения. Всё действо длилось с полуночи до шести утра. Военные отключили связь (правда, по распоряжению Ярузельского отделению ТАСС были оставлены польский правительственный телефон, телексная и телетайпная связь, что обернулось для нас нашествием коллег, жаждущих связаться с Москвой). Одновременно велось интернирование (всего 23 тысяч человек), причем не только лидеров и активистов "Солидарности", но и ПОРП (быть может, в отместку за то, что не сумели договориться и привели страну на край пропасти). Большинство брали, как говорится, тепленькими, с постели. Не обходилось и без возгласов "ратуйте" (спасайте), исходящих в основном от женщин. Когда интернировали яростного советника «Солидарности» Яцека Куроня, он долго допытывался у бравого офицера (напомним, Войско Польское – самая элегантная армия в мире): "Скажи, ты русский или поляк?" – "Успокойтесь, – ответил офицер, – я поляк". – "Не может быть", – выдохнул Куронь.

Здесь хотел бы подробнее сказать о Куроне, с которым был хорошо знаком. Удивительнейший человек. Эрудит, взрывной, импульсивный. Но в любой ситуации умница. Во время съезда «Солидарности» наши номера находились в гостинице рядом. Естественно, общались, а представители ПОРП тем временем стучали в советское посольство: мы тут стараемся, а ТАСС, дескать, якшается с антикоммунистом Куронем. Посольство, разумеется, отправляло депешу в Москву, а мне приходилось держать непростой ответ. Впрочем, Куронь, смею утверждать, был в свое время и коммунистом, убеждая меня, что в Польше марксизм-ленинизм по-настоящему знает только Ярузельскимй, к которому, к слову, Куронь относился уважительно. Так вот Куронь доказывал мне, что он поступает, выгоняя парткомы с заводов, по Ленину. Вся власть «Солидарности» – это ведь вся власть, по Ленину, Советам. Еще запомнилось: «Не задумывался ли ты над тем, – спрашивал Куронь, – кто составляет интеллектуальное ядро «Солидарности»?» И объяснял: «Это те, кого вы, Советы, после войны выгнали со Львова, из Западной Украины, в том числе и мою семью». «Выходит, – прямо спрашивал я, – вы отомстили?» – «Понимай как хочешь, – отвечал Куронь. Как-то, попросив сигарету, он, затягиваясь душистой «Тройкой» (была такая марка), сказал: «Когда меня будут вешать, я попрошу перед смертью «Тройку». И, улыбаясь, добавил: «А может, встретимся с тобой на Старой площади» (то есть в здании ЦК КПСС). В этом был весь Куронь – загадочный, для меня, по крайней мере, по сей день.

Но вернемся к военному положению. После его введения ряд деятелей "Солидарности" забаррикадировались на предприятиях, чьи ворота казались неприступными крепостями. Однако и они вскоре пали. Танки со стволами, орудиями, направленными назад, проломили ограду и ринулись на заводскую территорию. При этом были включены душераздирающие сирены. Их продвижение сразу же сломило тех, кто намеревался обороняться недели и месяцы.

– И всё же, несмотря на предпринятые огромные старания, кровь пролилась. Можно ли было избежать столкновений?

– Происходили стычки не особо многочисленных демонстрантов с представителями органов правопорядка. Дело доходило до рукоприкладства, причем с обеих сторон. А в Силезии один из деятелей "Солидарности", увидев приближавшихся милиционеров, проткнул одного из них раскаленным копьем. Нервы у командира не выдержали, и он отдал приказ открыть огонь. Кровь людская, разумеется, не водица. Но ее могло быть гораздо больше, не решись генерал Ярузельский на ввод военного положения. Сделать такой шаг ему было чрезвычайно непросто. Однако ход развития событий и анализ складывающейся ситуации показывали: промедление смерти подобно (что поделаешь, почти по Ленину).

– Чем же конкретно диктовалось введение военного положения?

– Ярузельский и его окружение не скрывали, что военное положение, конечно, грех, но грех в первую очередь польский, приведший страну к краю национальной катастрофы. Ноябрь 1981 года – это время анархии, распада государственных органов и общественной дисциплины. Во многих тюрьмах бунты, даже массовые побеги. Забастовкам несть числа и конца. Терялся даже Лех Валенса, видя, что его призывы игнорируются и контроль над "Солидарностью" утрачивается. Не меньше обеспокоилась и имевшая на профдвижение огромное влияние польская римско-католическая церковь, заявившая в конце ноября: страна в большой опасности, ей грозит братоубийственная война.

Другой фактор – экономический. Введение карточной системы не спасло положения, на полках магазинов лишь уксус да хлеб. И откуда было взяться продуктам питания? Производство снизилось в течение года на 18 процентов, зарплаты, вытребованные в ходе забастовок, напротив, возросли на 25 процентов. Помимо голода, грозили и холод, и темнота в домах, больницах, школах, ибо произошел глубокий спад добычи угля, а следовательно, и выработки электроэнергии.

Третий фактор – внешнеполитический. Заграница, в первую очередь Советский Союз, другие социалистические страны видели, что под угрозой оказались не только фундаментальные положения социалистического строя. На повестку дня встал вопрос о надежности Польши как союзнического звена в Варшавском договоре. Советское руководство опасалось нарушения стабильности и безопасности инфраструктуры, дорог в ГДР. Ключевой характер имело географическое положение Польши. Ослабление «польских позиций» в условиях антагонистически разделенных Европы и мира означало нарушение хрупкого равновесия безопасности.

Руководство СССР, равно как и других стран блока, нервничало, гласно и негласно оказывало на Польшу нарастающее давление. Так, было объявлено о резком ограничении с 1 января 1982 года поставок в Польшу нефти, газа, материалов и товаров. А тем временем вблизи польских границ усилилось перемещение союзнических войск. Вопрос, впрочем, о вводе только советских частей отпал. Предлагалось, что с запада двинутся подразделения ГДР, с юга – ЧССР. с востока – СССР. Но польские офицеры заявили, что гэдээровцам будет оказано яростное сопротивление, достанется и чехам, и словакам, пытавшимся, по их мнению, отомстить полякам за их участие в событиях 1968 года. А "Солидарность" не преминула напомнить советским маршалам и генералам о том, что Польшу, равнинную, как они считают, страну, пройти без потерь не удастся: поделенная на 17 регионов (именно столько до Второй мировой войны было военных округов) Польша даст отпор.

В этих условиях генерал Ярузельский еще раз выдвинул предложение “Солидарности” – сесть за стол переговоров и попробовать добиться национального согласия. Но на совещании профдвижения и его активистов, состоявшемся 3–4 декабря 1981 года, верх взял экстремистский, конфронтационный дух. "Солидарность" призвала своих сторонников выйти 17 декабря на улицы и площади Варшавы, других городов с демонстрациями. Образно говоря, бензин был разлит, осталось поднести только спичку. Правда, нынешняя оппозиция уверяет, что никакой угрозы вторжения не было. Ярузельский просто использовал ситуацию.

Не секрет, Варшава звонила в Москву, на Старую площадь: вводим, дескать, военное положение, но не исключены сложности, можно ли рассчитывать на... "А это ваше дело", – увильнул Леонид Ильич.

Один на один с самим собой оставила генерала Ярузельского и Америка. Она загодя и детально знала о его намерениях: 7 ноября 1981 года в США сбежал высокопоставленный работник Генерального штаба Войска Польского полковник Рышард Куклиньский, который, понятное дело, раскрыл все планы по вводу военного положения. А в конце ноября в Вашингтоне побывал польский вице-премьер Тадеуш Мадей, которого принимали в Белом доме. Но ни в Овальном, ни в других кабинетах никто не обмолвился о предстоящем введении военного положения и тем более не осудил его. Быть может, Америка не хотела, чтобы нарушилось то самое хрупкое равновесие безопасности, сложившееся в Европе и мире...

– Что представляло собой военное положение? Оно было жестким?

– Его атрибутика, возможно, и была грозной: танки и бронетранспортеры на въезде в Варшаву, на улицах и площадях городов, молчащие телефоны (правда, и то и другое продолжалось недолго), патрули, комендантский час, дикторы телевидения в военной форме... Но, несмотря на всё это, сам режим положения был мягким, если можно сказать, интеллигентным. Например, останавливает после комендантского часа патруль, показываешь пропуск из комендатуры – пожалуйста, следуйте дальше. Причем патруль – одна вежливость и учтивость.

Что касается интернированных, то никто из них не был брошен в тюрьмы. Пребывали зачастую в лучших домах отдыха, пансионатах ЦК ПОРП, госбезопасности и МВД. Короче говоря, не голодали. Скажем, Валенса регулярно получал даже пиво. Не бедствовали, имели время на размышления о том, почему и представители "Солидарности”, и ПОРП оказались хотя и в мягкой, но всё же изоляции.

– А чем занимались военные власти?

– На местах под руководством комиссаров, представителей Войска польского, постепенно налаживалась жизнь: возрастала добыча угля, а следовательно, больше становилось света и тепла. Введение военного положения не сказалось на продолжении демократических преобразований. Генерал Ярузельский вел настойчивый поиск. Из Конституции изъята статья о руководящей роли ПОРП. И что взамен? Ярузельский предложил сильную законодательную власть в лице по-новому избранного сейма. Сильную исполнительную власть в лице Совета министров, назначающего воевод, сильное самоуправление на местах, фабриках и предприятиях, в вузах? Генерал не отказался от идеи "круглого стола". Он понимал, что не обойтись без демонтажа того, что в коммунистической системе себя не оправдало, что следовало принципиально реформировать, изменить, чтобы не только «трамвай» (государство) изменил направление, но и чтобы менялись в соответствии с правилами демократии его «вагоновожатые» и «кондукторы». Такой демонтаж, по убеждению генерала, должен был быть не импульсивным, как у "Солидарности", а согласованным, постепенным, а главное – мирным.

Тo, что было заморожено военным положением в 1981 году, начало претворяться в жизнь в 1989 году, когда после президентских выборов 4 июня произошел мирный переход власти от ПОРП к "Солидарности".

Если следовать логике, то Польша, поляки, казалось бы, обязаны благодарить генерала Ярузельского, которому удалось избежать гражданской войны. Увы, происходит обратное (впрочем, испытание неблагодарности к себе – удел многих умных и дальновидных политиков). С одной стороны, в стране есть влиятельные политические круги, постоянно стряпающие против него разного рода абсурдные обвинения, в том числе в национальном предательстве, подчиненности СССР и т.д. Часть этих людей можно назвать фанатиками возмездия, ненависти. По-видимому, дело их рук – покушение и тяжелое ранение генерала. Короче говоря, такие не успокоятся, пока не затопчут. Другие, атакуя, делают из Ярузельского политическую мишень, чтобы хотя бы рикошетом навредить левым силам.

Самый раз напомнить, сколько же пелось дифирамбов "Солидарности", какими только мифами ее не принаряжали, особенно на этапе зарождения. М.А. Суслов, советский идеолог, считал, что породил это профобъединение стихийный протест рабочих, а посему к этому надо отнестись серьезнейшим образом: ведь рабочие восстали против своей же Польской объединенной рабочей партии. Серый кардинал Кремля был не прав. На прилавках книжных магазинов Америки недавно появилась книга "Его святейшество Иоанн Павел II и тайная история нашего времени", которая вызвала переполох на берегах Вислы. И есть отчего. В книге утверждается, что ЦРУ не скупилось на финансирование "Солидарности". Только в 1981–1982 годы оно израсходовало на нее 5 миллионов долларов, причем об этих вливаниях был проинформирован папа римский, которого, к слову, шеф ЦРУ Кейси и его зам Уолтер посещали секретно более 15 раз – "для обсуждения вопросов взаимной важности". Темна история и с одним миллионом долларов, полученным лидером профдвижения Лехом Валенсой.

Не всё ясно и с массовостью "Солидарности", так пугавшей своей многочисленностью М.А. Суслова. Помню слезы на глазах первого секретаря воеводского комитета ПОРП в Плоцке. “Звоню, – с горечью рассказывал он, – в Варшаву, первому секретарю ЦК Станиславу Кане: как быть? Тот в ответ: «Вам на местах видней, но посоветовал бы партийцам записываться в «Солидарность».

Есть своя точка на массовость профдвижения и у генерала Ярузельского. «То была, – пояснял он мне при встрече в Варшаве, – своего рода вынужденная коалиция, против общего врага, как, например, в годы Второй мировой войны. Но вспомните: когда разгромили фашистскую Германию, бывшие союзники стали противниками. Примерно то же самое случилось и с силами, образовавшими профдвижение». Деятели «Солидарности» разбежались кто куда. Сам Лех Валенса – в Гданьске, где отгрохал себе роскошный особняк. Живет с супругой Данутой, детьми и внуками. И хотя грозился, что он – не прошлогодний снег, его возврат на политическую арену в общем-то проблематичен, равно как и реванш "Солидарности".

Будучи недавно в Варшаве, у разных людей допытывался: почему у профдвижения был столь стремителен взлет и столь бесславное падение? Одни объясняли, что оно было запрограммировано исключительно на развал тоталитарной системы. Другие поясняли: главная беда состоит в том, что, дорвавшись к власти, "Солидарность", поднаторевшая в разрушении, не смогла проявить себя в созидательных делах. Более того, ее боссы не устояли перед коррупцией, другими пороками.

Интересна точка зрения профессора истории, участника событий тех памятных лет Марчина Кула. По его мнению, "Солидарность" стала просто частью истории, но истории живой. Ведь именно она привлекла внимание европейской интеллигенции к борьбе с коммунистическими режимами, затмив долго романтизированную революцию на Кубе. Теперь, по идее, «Солидарность» должна бы бороться с капитализмом, но, увы, делать этого не желает либо не может. Не случайно европейские интеллектуалы, ждавшие от профобъединения "третьего пути", потихоньку разочаровались в нем.

– А какова точка зрения Леха Валенсы?

– На мой вопрос, удалось ли «Солидарности» свершить то, к чему она стремилась, он ответил: «Ей – нет, мне – да. Мы стали узниками своей победы, совершили немало ошибок. Я предлагал свернуть знамена «Солидарности» и превратить ее в партию «Солидности». Я предостерегал тех, кто пришел после меня: «Выиграв парламентские выборы, не идите в исполнительную власть, займитесь законотворчеством и контрольными функциями». Увы, меня не послушали. В ходе реформ и плохого управления мы забыли о рабочих. Люди, которые нам верили и терпеливо ожидали, не стремясь расталкивать руками других, остались ни с чем. Многие члены «Солидарности» после победы двинулись туда, где можно было побольше и побыстрее нахапать. Не случайно я вышел из рядов «Солидарности», будучи убежденным в том, что моя цель достигнута. В Польше сегодня есть и левые, и правые, и профсоюзы, и партии, – словом, есть свобода и демократия».

– Тассовцам, должно быть, работалось в те годы в Польше непросто. Расскажите об этом хотя бы вкратце.

– Без пояснений тут не обойтись. Наш отчет о первом визите в Польшу папы римского занял 180 страниц. А в советской печати были опубликованы только две лаконичные информации – о приезде Иоанна Павла Первого и том, что он почтил память наших соотечественников, погибших в Освенциме. Создавалось впечатление, что гора (в отделение, помимо меня, входили Александр Бабенко, Михаил Третьяков, Александр Потемкин и несколько человек прикомандированных) родила мышь. На самом деле тассовцы работали крайне напряженно. Нередко в Москву передавалось до 300 страниц текстов в день, предназначенных для служебного пользования – в основном для ЦК КПСС. Действовала и закрытая связь, которой часто пользовался в соответствии с решением Президиума ЦК КПСС от 1956 года заведующий отделением. Этот вид сообщений приносил уйму сложностей, в первую очередь с советской стороны. Лично слышал, как секретарь ЦК КПСС Константин Русаков по ВЧ говорил послу: «У Шаповалова – пять человек, а в посольстве – в двадцать раз больше. И вы опять проворонили информацию». Посол Борис Иванович Аристов спрашивал меня: «Как бы ты поступил на моем месте?» В ответ я счел за лучшее промолчать. Посол отдал распоряжение референтуре, которой я отправлял сообщения, знакомить его с их содержанием, что являлось нарушением упомянутого решения Президиума ЦК. На помощь мне пришли сначала референтура КГБ, потом – ГРУ.

– Говорят, много доставляла хлопот и польская сторона.

– По инициативе генерала Ярузельского было принято постановление: каждый, к кому напрашивался на беседу советский журналист, должен был давать полный отчет: чем интересовался советский гость, о чем с ним говорили.

– В такой обстановке работать было даже опасно...

– Трижды меня заслушивали в парткоме посольства, где раздавались советы и предложения отправить заведующего в Москву в течение 24 часов. Один секретарь ЦК давал добро на это, другой – отменял его, естественно ставя в щекотливое положение посла.

– А был ли, так сказать, кроме кнута, и пряник?

– На него не хватало корреспондентской зарплаты. За продуктами из-за карточной системы приходилось часто ездить в Брест, благо он недалеко от Варшавы. А вообще-то грех жаловаться. В 1981 году – орден Дружбы народов, в 1983 году – премия Воровского в области международной журналистики, знак «Почетный гражданин Варшавы».