КАТЫНЬ: ложь и правда прошедшей войны

Информационный повод – траурная церемония в Смоленске 10 октября т.г. в память о гибели полгода назад в авиакатастрофе польского президента Л. Качиньского

Конец лета и начало осени ознаменовались двумя оставшимися не очень заметными для общественности и СМИ событиями, вновь напомнившими о «больном» «Катынском вопросе», получившем широкую огласку весной этого года). Этот вопрос давно стал одним из главных инструментов антисоветской, а теперь и антироссийской пропаганды, используемой нынешними властями Польши и стоящими за их спиной недружественными нам силами за рубежом (а с начала 1990–х гг. – и внутри страны) с целью дискредитации РФ, и нанес серьезный ущерб нашей репутации и авторитету.

Речь идет о награждении в августе 2010 года президентом Д. Медведевым орденом Дружбы польского режиссера Анджея Вайды с формулировкой: «за большой вклад в развитие российско-польских отношений в области культуры», а также о состоявшейся 10 октября в Смоленске церемонии в память гибели в авиакатастрофе в апреле 2010 года польской делегации во главе с президентом Польши Л. Качиньским (она летела на ставшие традиционными польские «траурные мероприятия» в Катынском лесу), завершившейся возложением венков на могилы жертв польских «Сталинских репрессий».

 Следует напомнить, что ранее по центральному российскому телевидению («Культура» и «Россия-1») был показан фильм того самого А. Вайды «Пост Мортем. Катынская повесть» с откровенно антисоветских и антироссийских позиций трактующий т.н. «Катынское дело» (расстрел в начале Второй мировой войны под Смоленском военнопленных польских офицеров, оказавшихся в СССР после известных событий 1939 г.), вот уже более полувека служащее предметом ожесточенной борьбы. Главной задачей противной стороны здесь является отнюдь не установление истины, а утверждение «нужного» политического результата.

Все эти «знаки внимания», подаваемые высшим руководством страны, очевидно не случайны и наглядно свидетельствуют о том, что российская власть продолжает упорно гнуть в «Катынском деле» линию Горбачёва-Ельцина, возлагая всю вину за расстрел военнопленных поляков на Сталина и НКВД.

Продолжает, несмотря на наличие очевидных свидетельств того, что польские офицеры в Катынском лесу были расстреляны немцами в 1941 г., а не НКВД в 1940-м, которых год от года становится всё больше и больше, при явной «шаткости» и сомнительности версии об их расстреле «подручными Берии». Уверенность в этом также становится всё очевиднее даже для самых непосвященных (неосведомленных) или отуманенных пропагандой людей.

В этой связи еще раз рассмотрим главные факты и аргументы, противоречащие агрессивно навязываемой заинтересованными силами «единственно-возможной» «правильной» польско-геббельсовской версии катынских событий и убедительно, – разумеется, для тех, кто хочет слушать, – раскрывающие существо и истинный смысл «геббельсовской провокации», как с самого начала своего возникновения в 1943 г. было справедливо названо «Катынское дело». Выводы же пусть каждый делает сам….

Для начала отметим, что тема Катыни стала одним из крупнейших политических мифов ХХ века. В нем виновниками неизменно выступают попеременно немцы и русские и никогда поляки, которые всегда предстают как невинные жертвы «тоталитарных» режимов, неизменно получающие в этом «безоговорочную» и постоянную поддержку со стороны западноевропейских (а теперь и восточных «новоевропейских») государств и Америки, имеющих в этом совершенно определенный политический интерес.

Главное, на чем строится «польская версия» обвинения, – т.н. «тройка документов», неожиданно обнаруженная осенью 1992 г.: «Записка Берии» в Политбюро ЦК ВКП(б) от марта 1940 г., выписка из решения Политбюро ЦК от 5 марта 1940 г. и «Записка Председателя КГБ СССР Шелепина на имя Н.С. Хрущёва» 1959 г., главным из которых является «Записка Берии», в которой якобы было предложено расстрелять пленных офицеров.

«Неожиданно» потому, что проведенная ранее по поручению М. Горбачёва Генеральным прокурором СССР М. Трубиным по этому вопросу проверка никаких результатов (т.е. наличия документов о расстреле польских военнопленных НКВД) не дала.

При этом как содержание самой «записки» и других «доказательных» документов, изобилующих огромным количеством смысловых и орфографических ошибок, а также ошибок в оформлении, недопустимых для документов подобного уровня, так и обстоятельства их появления вызывают обоснованные законные сомнения в их подлинности. И это не считая отсутствия у советского руководства политической мотивации подобного решения (напомним, речь идет о массовом расстреле иностранных военнопленных).

В то же самое время существуют очевидные для любого юриста и просто непредвзятого исследователя документально подтвержденные факты и свидетельства. Они указывают на причастность к расстрелу польских офицеров именно немецких оккупационных властей осенью 1941 г., после занятия вермахтом Смоленска и Смоленской области, а не НКВД весной 1940 г., на чем упрямо настаивают заинтересованные силы в стране и за рубежом и на чем, естественно, безапелляционно «настаивает» фильм А. Вайды.

Главные из этих документально-подтвержденных свидетельств, включая прямые «вещественные» доказательства, сводятся к следующему.

1. Найденные на месте расстрела гильзы немецкого производства калибра 6,35 и 7,65 мм свидетельствуют о том, что поляки убиты из немецких пистолетов, поскольку оружие таких калибров на вооружении нашей армии и войск НКВД не состояло. Попытки польской стороны «доказать» закупку в Германии специально для этих целей таких пистолетов являются несостоятельными, поскольку документального подтверждения этого факта не существует.

2. Руки у части расстрелянных офицеров были связаны бумажным шпагатом, который в СССР не производился, что ясно свидетельствует о его иностранном происхождении.

3. Отсутствие в архивах каких-либо документов «об исполнении» расстрела (при том, что сохранилось подробное документированное описание процесса и этапов отправки военнопленных поляков в распоряжение УНКВД по Смоленской области, документы были переданы польской стороне в начале 1990-х гг.) представляется реальным подтверждением того, что скрывать что-либо (кроме факта отправки пленных поляков в лагеря под Смоленском на работу) было нечего. Так как, если бы хотели уничтожить все следы, как якобы уничтожили документы об исполнении, уничтожили бы и «документы об этапировании».

4. Найденные на части трупов расстрелянных офицеров документы (и немцами в ходе эксгумации в феврале – мае 1943 г., и нашей «Комиссией Бурденко» в 1944 гг.), в частности паспорта и другие удостоверяющие личность документы (квитанции, открытки и т.д.), для любого следователя определенно свидетельствует о нашей непричастности к расстрелу. Во-первых, потому, что НКВД никогда не оставил бы такую улику (равно как и газет «именно весны» 1940 г., обильно «найденных» немцами в могилах). Во-вторых, если бы документы по каким-то причинам и оставили, то они были бы у всех (или у большинства) расстрелянных, а не у «избранного» меньшинства.

Немцы же в 1941 г. оставить у расстрелянных документы вполне могли: им здесь бояться или скрывать что-либо было незачем. Они считали, что пришли навсегда, и ранее (весной – летом 1940 г.) целенаправленно, и совершенно не скрываясь, уничтожили в Польше около 7000 представителей «польской элиты», в частности в Пальмирском лесу под Варшавой (т.н. «Пальмирский расстрел» 1940 г.).

5. Подтвержденные многочисленными свидетельскими показаниями данные о присутствии пленных польских офицеров под Смоленском во второй половине 1940–1941 гг.

6. Наконец, отсутствие реальной «технической» возможности «незаметно» расстрелять несколько тысяч человек в 1940 г. Урочище «Козьи горы», расположенное недалеко от железнодорожной станции «Гнездово», до начала войны было открытым и посещаемым местом (18 км от Смоленска), любимым местом отдыха горожан, районом, где располагались пионерские лагеря, где проходили «многочисленные дорожки в лесу» и находилась дача НКВД (сожженная немцами при отступлении в 1943 г.), расположенная всего в 700 метрах от оживленного Витебского шоссе, с регулярным – включая автобусное – движением. Что принципиально важно: место было открыто для посещения и никогда не закрывалось до 1941 г., когда немцы обнесли его колючей проволокой и поставили вооруженную охрану.

7. Следует также особо подчеркнуть, что в СССР никогда не производилось массового расстрела иностранных военнопленных (исключая индивидуально осужденных по закону за преступления тех же поляков в 1939–1940 гг.), особенно офицеров. Тем более никогда во внесудебном порядке, без оформления соответствующих, предусмотренных законом процедур.

Здесь же нас пытаются убедить в том, что несколько десятков тысяч иностранных граждан были расстреляны по решению Политбюро ЦК ВКП(б), т.е. руководства политической партии (пусть и правящей), которая могла принимать – и принимала – только политические решения, получавшие в дальнейшем обязательное формально-юридическое оформление, которого в данном случае нет.

Все эти аргументы и факты, однако, или сознательно игнорируются, или просто откровенно замалчиваются заинтересованными антироссийскими польскими и западными силами и их сторонниками в РФ (в первую очередь теми, кто активно поддерживал и содействовал распространению у нас «Катынского мифа» в конце 1980 – первой половине 1990-х гг.).

В связи с последним замечанием еще раз обратим внимание на смысл главного «доказательного» документа, на котором основывается версия о расстреле поляков «подручными Берии» – «Записки Берии в ПБ ЦК № 794/б от марта 1940 г.». А смысл состоит в том, что два десятка тысяч поляков предлагается расстрелять «в особом» порядке по решению «тройки» НКВД персонального состава. Как уже неоднократно отмечалось в многочисленных исследованиях и публикациях, такой порядок осуждения на смертную казнь – полный правовой абсурд.

Во-первых, потому, что «тройки», имевшие право осуждать на расстрел и имевшие должностной, а не персональный состав, были упразднены приказом самого Л. Берии еще в ноябре 1938 года, и в 1940 году таких «расстрельных» троек (органов) просто не было.

Во-вторых, потому, что «Особое совещание» при НКВД (ОСО), которое и подразумевается под «особым порядком», могло осуждать только на 8 лет (максимум) исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) – на что, собственно, и были осуждены военнопленные поляки, участвовавшие в 1940–1941 гг. в строительстве шоссе Москва–Минск, поскольку права осуждать на расстрел у особого совещания не было.

И это тот главный доказательный документ, на основании которого до сих пор с упорством, достойным лучшего применения, всех пытаются убедить в том, что польские военнопленные в Катыни (а также в Медном в Твери и в Пятихатках под Харьковом) были расстреляны органами НКВД.

Таков истинный смысл «Катынского дела» и той, без преувеличения, «войны без правил», которая ведется польско-геббельсовскими силами в яростной попытке доказать недоказуемое.

Можно только недоумевать, почему высшее руководство РФ при наличии таких свидетельств продолжает упорно «наступать на катынские грабли» Горбачёва–Ельцина, а не дезавуирует их раз и навсегда, сняв с себя и страны обвинение в том, чего она не совершала. Впрочем, это особая тема.

Сейчас же можно и нужно констатировать одно: проведение нового объективного всестороннего расследования «Катынского дела» (предыдущее дело № 159 было закрыто Главной военной прокуратурой РФ в 2004 г.) для окончательного установления истины является в нынешней ситуации не только возможным, но и необходимым. Шестидесятипятилетие окончания Великой Отечественной войны и грядущее в 2011 году семидесятилетие ее начала – хороший повод для такого расследования.

А.Ю. Плотников,
доктор исторических наук, профессор,

член Экспертного совета Комитета ГД по безопасности