Социальный (доклинический) аутизм: «тихий убийца наций»
Аутизм – психическое расстройство, связанное с разрывом связи внутреннего мира человека с внешним миром, утрата контакта и взаимного понимания между личностью и обществом. Человек, формально и физически продолжая жить, психически и духовно как бы прекращает жизнь, выходит из жизни. Социальный аутизм – явление, не связанное напрямую с психиатрическими лечебницами, но при этом – многомиллионоголовое, и потому во многом изучение его как начальной, слабой формы аутизма важнее и актуальнее клинических форм. Можно с полным основанием назвать социальный аутизм «тихим убийцей» наций и государств. При социальном аутизме атрофируются желания, исчезают побудительные мотивы для всякого действия, движения, утрачивается вектор направления. При нарастании расстройства вслед за желаниями, побуждениями атрофируются и способности к действию. Личность инертна и аморфна даже при прямом насильственном принуждении ее к действию. Каков практический вид социального (доклинического) аутизма? С.Г. Кара-Мурза довольно наблюдательно и точно пишет о молодых людях 70-х годов: «…Мне кажется, что многие из новых поколений молодежи не желали идти в поле потому, что боялись взглянуть правде в лицо – их тело не желало работать, делать усилия, радоваться усталости. Оно от этой усталости страдало. И это был признак какого-то угасания. Люди не хотели видеть, как что-то отмирает в их молодом теле. Как угасает воля к жизни, какой-то важный инстинкт... Может, странно покажется, но в этом было угасание и советского строя. Эти люди хотели, чтобы этот строй сгинул, чтобы не ездить им в колхозы, не трогать рукой землю и сено, не служить в армии. Эти люди хотели такого строя, чтобы он оставил их в покое, дал расслабиться у дешевого телевизора с бутылкой дешевого плохого пива в руке. Чтобы он дал им умереть. После 1991 г. люди стали быстро умирать. Это, конечно, результат реформ – бедность, безысходность и т.д. Но я думаю, есть и еще одна невысказанная вещь – этот строй разрешил умирать. А советский строй этого не разрешал. Но тогда, конечно, никто ничего такого не думал» (Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация. Т. 2). А вот свидетельство из 2010 года: «Красивый молодой человек из семьи потомственных педагогов смотрел на меня скучающим взглядом. – Скажи, Сережа, в каких музеях в Уфе ты побывал в последнее время? – Я не хожу в музеи, мне это неинтересно. – А что тебе интересно? Чем ты любишь заниматься? – Да ничего. Больше всего сижу за ком-пом, но и то... от нечего делать. – А книги, а музыка, а путешествия, друзья, наконец? – Я не люблю читать и не читаю. Друзья... ну, так, гуляем иногда. – А ты бы хотел что-нибудь изменить в нашем далеко не совершенном мире? – А зачем? Кому надо – тот пусть и меняет. Это не мои проблемы. Диалог меня потряс своей абсолютной безысходностью. Мальчишка говорил честно, это не было напускной бравадой подростка – ему действительно было неинтересно жить. Прошлого своей земли он не знал и не хотел узнать. Красота не трогала его души. О том, для чего живет, – не задумывался. Высшее образование для него – мечта его родителей. Вот оно: растение без корней, человек без будущего» (3амрий Е. Тепло родной земли// «Истоки», 16 (680), 21 апреля 2010 г.). Оба свидетельства сделаны людьми, не имеющими психиатрического образования и далекими от амбиций психиатрического исследования. Тем и ценны их наблюдения – слепки реальной жизни, удивительно знакомые всем, вызывающие у каждого свои аналогичные воспоминания о подобных встречах. О причинах утраты желания жить, полноценно участвовать в процессе жизни разные психиатрические школы говорят разное. Одной из причин впадения личности в состояние социального аутизма признают (наверное, не без оснований) психологический эффект «перегорания». Человек чего-то сильно хотел, но долго не давали, а потом стало возможно, но человеку уже не надо. Про такую динамику говорят – «перегорел(а)». Предполагают также, что социальный аутизм в определенных обстоятельствах может быть порожден страшным потрясением, психологическим нестерпимым шоком, что привело уже не к перегоранию, а просто к сгоранию эмотивной деятельности. Но совершенно обескураживает третье мнение: социальный аутизм порождается чрезмерной беспроблемностью, чрезмерной обеспеченностью и размеренностью существования, когда всё изначально есть и потому молодой (особенно) личности не к чему стремиться… Тут простой человек вправе воскликнуть: ну и шулеры эти психиатры! Значит, по их мнению, когда нет чего-то – перегораешь до аутизма и когда есть всё – тоже туда же скатываешься! На все случаи подстраховались! А толку-то в такой диагностике?! Согласен, толку мало. «Тихий убийца» наций приходит бесшумно и убивает мягко. Конечно, общества обеспеченные чаще подвергаются его удару через приводной механизм пресыщенности. Однако и голодные общества часто от него страдают. Одна РФ (которую никто не рискнет назвать сытой и процветающей) чего стоит – ведь у нас социальный аутизм косит ряды русских с неистовой силой… Есть мнение, что социальный аутизм – это нормальный, естественный механизм выбраковки слабого, нежизнеспособного состава нации. Но если это было бы так, то процент аутистов был бы у всех одинаков во все времена. Однако количество социальных аутистов то падает до минимума, то (подчиняясь не разгаданной наукой закономерности) вдруг взлетает по экспоненте… Есть версия, по которой социальный аутизм есть психиатрическая аллергия на тотальную несправедливость жизни: мол, зачем что-то делать и что-то желать, когда всё равно везде несправедливость и всё неправильно! Это как бы обида человека на жизнь – не на какие-то конкретные проявления жизни, а на всю жизнь целиком, когда человек убежден, что жизнь должна быть иной, и убежден также, что сил изменить жизнь у него нет. Есть версия, согласно которой социальный аутизм – продукт, как раз наоборот, нестесненной свободы личности, продукт отсутствия (устранения) как четких идеологических начал, посылок, устоев действия, так и четкого, ясного образа желаемого результата действий. Ну, грубо говоря, человека заставляют читать Шолохова, а он говорит: не хочу читать Шолохова, буду – Солженицына! Такой компромисс между давящей внешней и сопротивляющейся внутренней волями. Но когда перестают заставлять читать Шолохова, то как-то само собой оказывается, что и Солженицына (в пику) читать уже не хочется, и вообще ничего читать не хочется… В фильме «Пыль» представитель демшизы 90-х говорит о юном главном герое: завидую им, свободное поколение выросло! А главный герой носит явные и отчетливые черты аутизма, причем не только социального, но во многом уже и клинического. Это как раз и есть кинематографическое отражение, ввернутое для интеллектуалов, о причине аутизма, коренящейся в безграничной свободе и безграничной духовной неприкаянности. Н.Гумилев видел в эпидемиях и пандемиях социального аутизма грозный признак исчерпания пассионарности – придуманного им определения жизненной силы нации. Он предполагал, что нациям, исчерпавшим свой ресурс пассионарности, свойственны крайняя степень ленивости, нерадивости, равнодушия к ходу дел и т.п. Нам, конечно же, интереснее всего мнение православной антропологии, православный взгляд на социальный аутизм. Но православная традиция рассматривает пусть близкий, но не идентичный случай – одержимости «бесом полуденным», бесом уныния, одолевающего человека ужасом бессмысленности жизни, бессмысленности всего и вся. Социальный аутизм – это, конечно, не уныние, не черная меланхолия, не хандра, не английский сплин. В патологическом смаковании вопросов бессмысленности жизни заложены и болевой рефлекс, и страсть, и активное движение мысли, и действие (метания), и своя вполне конкретная философия, описанная и опровергнутая еще Экклезиастом в Библии. В социальном аутизме ничего такого не заложено: это растительное существование вполне уравновешенного и духовно-неподвижного «человека-овоща». Бес ли уныния отвечает за социальный аутизм или какой-то другой бес? Есть основания полагать, что все-таки бес уныния. Дело в том, что в случае одержимости унынием (которое в Православии – смертный грех, т.е. ошибка тотальная, смертоносная) личность сопротивляется идеи бессмысленности жизни, посылает, как ущемленный нерв, в мозг сигналы тревоги, сигналы бедствия. В социальном аутизме личность либо уже мертва, либо усыплена, заморожена, как зубной нерв у дантиста. Потому и не посылает она никакого болевого сигнала, никакой истерики наверх, в сознание. Бес уныния приходит в дом, где уже до него пленен и связан хозяин, бесу незачем тратить силы на борьбу с хозяином, он начинает просто хозяйничать и распоряжаться. Социальный аутизм, с точки зрения православной психиатрии, – это уныние с отсутствием унывающего лица, это безличное и безликое уныние. Верующим людям легко: признал социальный аутизм формой греха уныния, покаялся, начал покаянную работу над собой, изгнал беса… Что делать с социальным аутизмом атеистам – право слово, ума не приложу…
Александр Леонидов (Филиппов) Уфа
Комментарий «ЭФГ»: В атеистические годы 1917–1991 атеистам особо некогда было предаваться аутизму. Индустриализация, культурная революция, преодоление безграмотности, ликвидация неравенства, победа в величайшей из войн, освоение космоса, достижение военно-политического паритета, решение национального вопроса… Словом, было чем заняться… Да и отдохнуть умели: театр, спорт, кино, туризм, КСП, изобретательство… Для того чтобы выиграть хотя бы одну Олимпиаду, нужно было ой как потрудиться: и душою и телом. Зато тот разгром экономики и полный нравственный бедлам, которые ныне устроили православные правители России, начиная с Ельцина и кончая Медведевым, при полном благословлении православных иерархов, действительно многих способны толкнуть к аутизму: беспризорных детей – более двух с половиной миллионов, проституток – не менее полутора миллионов, стариков, выкинутых из своих квартир, – не менее трех миллионов. И как символ этого всего – Ксюша Собчак, приглашенная Патриархом Кириллом на последний Всемирный русский народный собор… Действительно, верующим есть от чего предаться унынию…
|