ХЛЕБ,

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ

В нашу дверь стучится беда: серьёзное подорожание хлеба. Да что стучится: она уже растворяет, приоткрыла её и вот-вот нахлынет «английским» наводнением. Во множестве мест рост цен на хлеб уже стал фактом. Так, цена на самый ходовой на хлебной Кубани формовой хлеб «неожиданно» выросла в июне на 10%, причём в Темрюке, Славянске-на-Кубани, Новороссийске и Сочи  аж на 50%. Наполовину! В столь же знаменитом хлебном краю – на Алтае в июле цена хлеба скакнула на 35–36%. Так то Кубань, Алтай! Что день грядущий готовит городам и весям, горожанам и сельчанам всей раскинувшейся вплоть до Приполярья страны? И это накануне выборов Госдумы и Президента! В памяти всплывают стихийные события на улицах и дорогах при введении в действие пресловутого закона о монетизации льгот. Удастся ли смягчить, умиротворить новый почти несомненный взрывной протест?

Власти и в Центре, и на местах всполошились. Министры заявляют, что «рост цен на хлеб не имеет экономических причин». Ещё не израсходован запас хлеба старого урожая, в этом году в закрома направлено больше зерна, чем в прошлом. Об экономических причинах – далее, а пока насчёт неожиданности.

Неожиданность? Как бы не так!

По данным Росстата, инфляция за первое полугодие составила 5,7% – ниже, чем за соответствующий период 2006 года. По этому поводу уже прозвучали удовлетворённо-бодрые комментарии руководителей экономического блока правительства. Хлеб тогда как будто бы не подвёл: хлебные цены повысились на 5%, соответственно темпу инфляции. Так сказать, всё было вроде бы под контролем. Однако действительная картина совсем иная.

В стране свыше 51% населения получает зарплату ниже средней, и свыше 50% доходов этой малообеспеченной части населения расходуется, по саркастическому замечанию газеты «Московский комсомолец», не на сырокопчёных угрей, а на крупы, овощи, тот же хлеб. Братья-сёстры хлеба – крупы подорожали уже на 7,3%, плодоовощная продукция – на 38,6%.

Случайность? По сообщению той же газеты, цены на коммунальные услуги (а как в городах без них?) подскочили на 13,8%, на образование – на 16%, на медицинские услуги – на 12,9%, на транспорт – почти на 12%, на связь – почти на 11%, на газоснабжение – на 16,8%, на вывоз мусора – на 12%, на водоснабжение и канализацию – на 15,8%.

Разве это практически не весь круг товаров и услуг жизнеобеспечения основной части народа? Становится вполне понятным, почему стоимость всего минимального набора продуктов возросла не на заявленный уровень инфляции, то есть не на 5,7%, а на целых 13,1% – почти в 2,3 больше. Разве не издевательство над людьми, над здравым смыслом публикация столь заниженных статистических данных об инфляции? Трудно не согласиться с замечанием газеты: «Россияне давно и упорно не верят официальной статистике» («МК» от 21 июля 2007 г.).

Таким образом, если обратиться к фактам, выясняется, что хлеб, – товар, можно сказать, политический, – до последнего времени был главным (и почти последним, единственным) бастионом народного потребления, цены на который следовали предначертаниям капитанов нашего экономического корабля. Этот бастион был в окружении массы других товаров, цены на которые безжалостно сминали, сокрушали официальные байки относительно процента инфляции. Любой серьёзный аналитик заключит, что идёт девятый вал, цунами общего повышения цен, что цена на хлеб никак не может остаться незатронутой им. Не может быть никаких сомнений в том, что при сохранении государственной политики свободы ценообразования не «росстатовская», а действительная, фактическая инфляция обязательно сокрушит сопротивление хлебных цен, если хлеб не будет выведен из-под удара инфляции «нерыночным» дотированием его цены. Но это вряд ли произойдёт. Хлеб обречён.

«Рост цен на хлеб не имеет экономических причин», – заявляют ныне наши министры, губернаторы. Однако «Российская газета» всё же называет их – целых две. Первая – это «спекулятивный интерес получать сверхприбыль». Но получение сверхприбыли – главный стимул рынка, ради которого рынок и вводился. Ограничить этот стимул – стреножить мотивационные силы рыночной экономики. Зачем тогда сыр-бор городили, страну ломали?

Вторая причина – опять же рыночная экономика, но с иной стороны – со стороны роста мировых цен на хлеб. Это-де передаётся и нам. Однако российская экономика не соединена с мировой наподобие сообщающихся сосудов. Если бы такая связь существовала, наши зарплаты давно стали бы европейскими-американскими. Но в этом вопросе что-то никто из руководства не «продвигает» идею указанной «связи». Получается, данное объяснение – вроде фольклорного дышла, им можно вертеть туда-сюда. Связь издержек сельскохозяйственной продукции с мировой экономикой могла бы крепнуть по мере насыщения наших хозяйств импортной техникой, ибо мощная советская материально-техническая база растащена, а затраты на технику в себестоимости продукции растениеводства у нас выше. Но пока что доля новых машин в парке техники сельского хозяйства вряд ли превышает 3–4%, и поэтому говорить о вкладе мирового рынка в наши хлебные цены рановато.

Так что же? Процесс-беда, процесс-напасть, процесс-катастрофа идёт, а его причины не установлены?

Нет, всё это, конечно, не значит, что кризис хлебной цены беспричинен. Его экономические причины глубоки и серьёзны.

Игнорирование экономической политикой

законов общественного воспроизводства

В экономическом блоке правительства, по-видимому, удивятся: что это за теория воспроизводства? Есть кейнсианская макроэкономика, есть разработанный С. Кузнецом показатель ВНП (ВВП), чего же ещё нужно? Что это за экономические новости? Там, судя по всему, отталкиваются от обскурантистского решения ВАК прекратить аттестацию специалистов по политической экономии, составной частью которой является теория общественного воспроизводства.

Однако теория общественного воспроизводства остаётся признаваемой широкими кругами экономистов практически всех направлений и всех стран. В советских вузах за её знание получали записи в свои зачётные книжки и нынешние руководители нашего народного хозяйства. И если они напрягут память, то наверняка вспомнят схемы общественного воспроизводства одного из самых выдающихся деятелей минувшего тысячелетия нашей эры – К. Маркса. В них показано, что не весь совокупный продукт сразу поступает в потребление на так называемый основной рынок (потребительских товаров). Более половины (у Маркса 2/3) идет в производство следующего, второго года, и т.д.

Это, так сказать, железные факты, полностью подтверждаемые практикой. Но что это значит для инфляции? Если мы в исходном году позволили ценам вырасти, скажем на 10%, то этим мы только начали, инициировали инфляционный процесс. Общественное воспроизводство автоматически, самотёком «потащит» допущенное увеличение цен в следующий год. Ибо по хорошо известному науке и практике закону процесса с положительной обратной связью на протяжении ряда последующих лет к первым 10% будут добавляться новые величины. В конечном итоге общая величина прироста цен (правда, в многолетнем итоге) обязательно, закономерно окажется не 10%, а много больше (при использовании цифр Маркса – в разы). Достаточно точных конкретных цифр априорно назвать нельзя: тут нужны модельные расчёты, выходящие за пределы возможностей отдельного исследователя. Но при всех вариантах будет выявлена названная зависимость, действующая с неотвратимой силой экономического закона.

Если бы дело этим ограничивалось! Тогда через ряд лет инфляционный процесс как бы подзатухнет. Но ведь в следующем году, и так «беременном» запущенным в него добавочным инфляционным ростом (самовозрастанием) цен, добавляется новая цифра «разрешённой» инфляции, через год – ещё одно «разрешение»… Введённые один за другим в общественное воспроизводство увеличения цен теперь «бродят» в хозяйстве, накладываются друг на друга, порождают столь сложную мозаику перекрывающих друг друга повышательных движений издержек-цен, что руководители экономики уже не в силах, даже при желании, разобраться в них.

Адвокаты повышений цен на те или иные виды продукции часто ссылаются на расчёты, что якобы данный товар в себестоимости таких-то и таких-то товаров имеет небольшие доли (приводятся цифры). Им, забывшим политэкономию, непонятно, что проблема не в этих процентах, не в двух-трёх смежных отраслях. Главное в том, что завышение цены даже на один-единственный товар выбивает на продолжительное время, на годы и годы, из ценового равновесия тысячи других товаров, в пределе – весь товарный мир, приводит к долговременным колебаниям издержек и цен, и общий итог этих колебаний кратно превышает значение исходного изменения.

Сейчас власти лихорадочно ищут, с кого бы спросить за цены на хлеб. Можно утверждать: не найдут. Не решат проблемы никакие, по выражению кубанского губернатора А. Ткачёва, «опережающие и беспрецедентные меры». Переходящие (из года в год) автоматические, неконтролируемые повышения издержек-цен исподволь подбираются к ценам на важнейшие товары, в том числе на хлеб, тысячами многолетних переплетающихся дорожек, и по каждой «невесть откуда» появляются копеечные повышения. Изучение калькуляций установит: большинство из них оправданны и неизбежны. Иначе новые и новые предприятия не получат прибыли, обанкротятся.

Можно ли что-то сделать, чтобы избавить страну, народ от инфляции, от таких вот хлебных кризисов? Не молиться же на постулат рыночных экономистов о том, что инфляция – неизбежность. Была же в период сталинской экономики семилетка регулярного снижения цен, причём после разора, учинённого войной.

Скован простор для действия закона повышения производительности труда

 Политэкономия давно показала, что главной силой уменьшения удельных затрат, цен является рост производительности труда. Другого принципиального, фундаментального пути нет. В правительстве о нём, этом пути, вспоминают. Но вряд ли замечают, что его действие и в России, и в передовых странах почти задушено.

Что происходит? У капиталиста NN повысилась производительность, уменьшились удельные издержки. Но сегодня разве он снизит соответственно отпускные цены? Да нет же, зачем лишать себя сверхприбыли? «Нема дурних!» И экономическая реализация повышения производительности труда остановлена. А если бы не эта погоня за сверхприбылью? Уменьшение цены передалось бы покупателям, затем – покупателям покупателей и дальше по громадной разветвлённой цепочке общественно-технологического процесса производства. Получилось бы развёрнутое уменьшение цен, в несколько раз (!!!) превышающее прибавку к доходу нашего NN. Сотню-другую лет назад так и было: господствовала конкуренция – мощный пресс на предпринимателей уменьшать цены. Теперь от конкуренции остались лишь некоторые анклавы. От роста производительности труда социум ныне получает только прибавку материальной продукции, его главная составляющая – воздействие на издержки-цены – сделана малозначащей. Пока социум так обходится с главным фактором уменьшения цен, инфляция, действительно, – устрашающий дракон.

Во всех развитых странах и в России – нерешённые и, по моему убеждению, при существующих экономических отношениях неразрешимые проблемы с желанием работника повышать производительность труда.

В старом капитализме для предпринимателя всё было как на ладони. Издали было видно, насколько старателен, как поторапливается рабочий. Штраф, угроза увольнения – и порядок с выработкой наведён. Сейчас же главные трудовые операции – в мозгу работника, они надсмотрщикам не видны. Но общественно-обязательной нормой производительного использования новых технологий ныне стали не только знания (это бы, так сказать, куда ни шло), а непременно ещё и тщание, истовость, инициативность, «хозяйскость» труда. Разглядеть их под черепной коробкой работника всё сложнее, тем более проконтролировать. И капитализм оказывается у разбитого корыта: в вопросах производительности современного труда капитал всё более в зависимости… от работника. От его, работника, внутреннего желания трудиться на капиталиста как на себя! В итоге – дожили! – вот уже несколько десятилетий нарастает прибой как бы ухаживаний капитала за своими же нанятыми работниками. Их всё шире тянут к участию в управлении фирмами, в прибылях, в многообразнейших социальных новациях, стремясь убедить: смотрите, как всё изменилось, предприятие ваше, вы теперь трудитесь на себя, так работайте же по-хозяйски!

Не получается. Не удаётся изжить «компьютерный парадокс», состоящий в том, что информатика не даёт той «отдачи», на которую рассчитывали. Не обеспечиваются научно-рассчитанные темпы роста производительности труда. Экономический рост не перестаёт оставаться тяжкой, малоподъёмной проблемой. Новые «человеческие отношения» в производстве не прекратили хорошо известного «оппортунизма» работников, их нежелания «выкладываться» в труде. Ибо трудящимся никакой экономической и социальной косметикой не замазать знания-видения: они работают на совершенно чужого дядю, их труд умножает богатства таких-то и таких-то. Это прекрасно всем известное отчуждение трудящихся от их собственного труда. Капиталистическое отчуждение неизбежно выталкивает высшие качества личности работника из полнокровного участия в трудовом процессе, вводит их в оцепенелость. Получается труд без фактического участия… субъектов этого труда. Откуда же взяться производительности?

Со всей силой отчуждение «заработало» у нас в России. Производительность труда у нас растёт по нарастающей только… в гостиничном и ресторанном бизнесе (так сказать, на чаевых). В 2004 и 2005 годах темпы роста производительности снижались. И капиталу, властям, общественности предстоит всё полнее осознавать, что русский (российский) человек высокопроизводительно, во всеоружии своих способностей и знаний, может и будет истово трудиться только на себя.

Что же делать?

В пожарном, экстренном порядке только одно: требовать, чтобы правительство, власти помогли людям, попавшим под «хлебную» гусеницу инфляционного монстра. Заодно тем, кто у пульта управления страной, не мешало бы углубить свои знания об инфляции, поучить политическую экономию, не доводить дело до новых «хлебных» (и не только «хлебных») кризисов.

Но сохраняются и угрожающе нависают фундаментальные проблемы. Что, у нас так хороши перспективы для дальнейшего уродования действия объективного закона повышения общественной производительности труда? И мы впредь намерены держать в оцепенении свою главную производительную силу – таланты, способности, дарования миллионов и миллионов трудящихся? И со всем этим грузом намерены достичь таких новых амбициозных целей, как, например, мировое лидерство в информационных технологиях? «Не смешите мои копыта», – повторял известный персонаж мультфильма.

Принципиальный фундаментальный выход, конечно, имеется. С моей точки зрения, это переход к экономике снижающихся цен (потоковой экономике, экономике динамической ренты). Я об этом писал неоднократно (см., например, «ЭФГ» № 4, 2007 г.). Но это пока ещё идеи индивидуального исследователя. А нужен солидно разработанный, научно-обоснованный (теоретически, методологически, методически) проект. Он потребует времени и сил целого научного коллектива. Трудно. Но разве мы обречены без конца волочить на своей шее жернова инфляции, трудовой летаргии работников?

Василий Иванович КОРНЯКОВ,

доктор экономических наук, профессор Ярославского технического университета

Ярославль