Gritsenko-4-18

Интеграция как условие прогресса.

Диалектика интеграции

С древних времен мыслителей волновал вопрос о соотношении гармонии (упорядоченности, единства) и хаоса (неупорядоченности, дезинтеграции) как в окружающем мире в целом, так и в обществе в частности.

Сами понятия «гармония» и «хаос» возникли в древнегреческой философской традиции. Философы пифагорейской школы единство ассоциировали с монадой – абсолютизацией единичного, гармонии и порядка. Антиподом монады, согласно их учению, выступает диада, которая олицетворяет принцип неопределенности, неустроенности и хаотичности. Двойка (хаотичное множество) всегда противостоит монолитной цельности, единицы [10].

Радикальный софист Антисфен считал, что по «естественному закону» все люди равны. Софисты полагали, что сама природа диктует содружество отдельного человека с другими людьми. Аристотель выделял всеобщее равенство как один из типов справедливости [4, с. 119].

Противоречия стремятся к поляризации общества на социальную диаду, снижая его единство. На проявления этого разъединения обращали внимание некоторые древнеримские юристы (Трифонин и др.). Они отмечали, что существование таких явлений, как рабство, купля-продажа, власть противоречат врожденной человеческой свободе [4, с. 120].

В древнекитайской традиции социальная философия сочеталась с морально-этическими конструктами. Основатель моизма Мо-цзы ввел в широкий обиход понятие «цзяньай» – любви ко всем членам общества. Мо-цзы отмечал, что такая всеобщая любовь, кроме моральных преимуществ, еще и экономически взаимовыгодна. Большое внимание этот мыслитель уделял и общественной справедливости, на фундамент которой опирается гуманизм: «тот, кто посвятил себя справедливости, неизбежно станет совершенным» [45, с. 139–144]. Древний философ Мэн-цзы объединил традиционную категорию «жень» (гуманизм, человеколюбие, равновесие) и «и» (необходимое), противопоставив полученную добродетель принципу выгоды. Средневековый реформатор конфуцианства Чжу Си видел в категории «жень» всеобщую творческую силу, которая присутствует как в природе, так и в обществе [19].

Древнеиранское учение маздакитов провозглашало противостояние светлого начала, которое олицетворяло рациональность и целеустремленность, и темного слепого хаоса. «Первый восточный социалист» Маздак считал, что с начала времен в обществе существовало только светлое начало, социальное равенство, которое затем сменилась классовой тьмой [40].

Новое время добавило к старым истинам новые идеи. Нидерландский юрист Гуго Гроций источником права считал природу человека, стремящегося к мирному существованию согласно велениям разума [4, с. 120]. Французские утопические коммунисты XVIII века (Мелье, Мабли, Морелли) видели полное воплощение естественного права человека только в социалистическом обществе [4, с. 121]. Шарль Фурье писал о том, что в расслоенном обществе действуют силы отталкивания. Мыслитель отмечал, что в классовом социуме всегда присутствуют принуждение и дисгармония, хотя в основе «человеческих страстей» лежит склонность к взаимопритяжению [43, с. 90–91]. Фурье, наверное, одним из первых предложил классификацию эпох на основе степени общественного объединения – в своей работе он подает несколько путаные и непоследовательные таблицы чередования периодов социального разлада с периодами единства [43, с. 63, 66–67]. Данный философ считал, что «комбинированное» и «разобщенное» устройство, кроме общества, имеют свои проявления и в природе вообще [43, с. 270].

Оригинальную социальную концепцию предложил забытый сейчас японский материалист XVIII века Андо Сёэки. Современное ему полное противоречий общество он обозначал понятием «хосэй» – «противозаконный мир узаконенного беззакония». Мыслитель считал, что неравенство в обществе нарушает естественный ход вещей [39, с. 127]. Собственно, вся история человечества является трагическим отклонением от естественных отношений [39, с. 141].

Проблема социального в той или иной степени была освещена в работах классиков немецкой философии. Согласно концепции И. Фихте, все люди должны быть свободными; тот же, кто желает иметь раба, – внутренне сам раб [42, с. 27]. Тяга одного «я» к другим «я» является естественной. Конечная цель социального развития по Фихте – образование единого идеального общества и отмирание отдельных государств [42, с. 24]. Само общество для Фихте де-факто является своеобразным проявлением целого, то есть абсолютным «Я» [14, с. 63].

Новый толчок пониманию общественных процессов сделала идеалистическая диалектика В. Гегеля. Им было обоснован тезис о том, что общее является необходимостью, единичное будто живет в нем [7, с. 255]. Отдельный индивид (единичное), когда работает, работает и на других, а не только на себя, свои же потребности он неизбежно удовлетворяет через труд других. Из этого следует, что индивид жертвует собой ради целого [7, с. 247]. В конце концов, наслаждение индивидуальности заключается в благосостоянии человечества, ее наслаждение – «наслаждение всех сердец» [7, с. 257]. И далее, как итог, Гегель формулирует важное умозаключение: целое – стабильное равновесие частей, неравенство нарушает баланс, справедливость восстанавливает равновесие [7, с. 316].

Гегелевская диалектика была творчески развита выдающимся материалистом К. Марксом. Им была продолжена традиция (Аристотель – Фихте – Гегель), согласно которой целое доминирует над частями и является большим, чем простая их сумма. Общество – это не совокупность людей, а система отношений и связей между ними [29, с. 214]; это сам человек в его общественных отношениях [30, с. 222].

Английский социолог и экономист викторианской эпохи Г. Спенсер придерживался противоположных взглядов на общество. Он утверждал, что любое целое является неустойчивым, прогресс осуществляется тогда, когда уничтожается степень однородности в данной системе [41, с. 46–48]. Отсюда следует, что идеальным является состояние вечного балансирования между неравными частями целого [41, с. 51–54]. Предпочитая индивидуализм альтруизму [41, с. 438–439, 441–442], Спенсер вообще сомневается в необходимости совместной деятельности членов общества [41, с. 358]. Справедливо видя тот факт, что личные интересы должны совпадать с интересами общества [41, с. 222], он приходит к парадоксальному выводу: общее счастье возможно только через реализацию личного счастья [41, с. 442]. Спенсеру казалось, что в будущем общественный альтруизм будет низложен до уровня семьи, помощи больным и нуждающимся [41, с. 433–444].

Собственный подход к изучению проблем взаимодействия целого и части предложил в начале ХХ века в своей работе «Тектология», где содержались элементы позднейшей кибернетики, российский революционер и ученый Александр Богданов. По Богданову, общественное разрушение является следствием столкновения различных организационных процессов. Разные центры влияния стремятся организовать общество на свой манер, вызывая, таким образом, конфликт. В несовершенном обществе всегда присутствует отдельность, обособленность организационных структур. Слабость целого – в недостижении единства, четкой общей организации [2, с. 70–71].

По мнению академика Владимира Вернадского, в масштабных войнах биологически единого человечества вроде Второй мировой победит та сторона, где не будет искусственного разделения на «высшие» и «низшие» расы, которая больше приближена к «закону природы» [5]. Такой социум является более жизнеспособным и гармонично организованным, устойчив к внешним вызовам.

Современные работы, посвященные организационным и дезорганизационным тенденциям в общественном развитии, в основном декларируют свою принадлежность к так называемой «синергетической парадигме» [напр., 3]. Комплексное междисциплинарное учение «синергетика» возникло относительно недавно. Предмет исследования синергетики – самоорганизация в системах, далеких от равновесия.

Как видим, философы, социологи и представители естественнонаучной мысли сходятся на том, что общество является проявлением категории целого или глобальной сложной системой. Человек в этой системе является мелким элементом, частью. В то же время заметны и различия в понимании взаимодействия частичного и целого, недостаточная разработка философского осмысления проблем хаоса, дисгармонии в обществе, глобальных разрушительных процессов и их причин.

В последние десятилетия ответы на эти вопросы пытаются дать, используя синергетический подход. Исследуя самые разнообразные природные системы, ученые-естественники исходили из того, что главный дестабилизирующий фактор в функционировании системы – воздействие внешней среды, что вызывает отклонения в нормальном функционировании элементов системы. Характерным признаком синергетического подхода в социологии является перенос биологических реалий на жизнь общества. Само общество тут трактуется как «биосоциальная система» [9, с. 15]. Данный подход берет начало в уже упоминавшейся концепции Г. Спенсера, который сравнивал общество с биологическим организмом [41, с. 287–288].

В абсолютизированном виде биологизм был представлен в работе последователя Спенсера, французского социолога Рене Вормса, который прямо переносил биологические законы на общество [6, с. 178], а классовую борьбу называл «болезнью общества». К человеконенавистническому абсурду, оправданию биологической неравноценности отдельных рас, социального неравенства как биологической целесообразности биологизаторство было доведено в концепциях Ж.А. де Гобино, Ж.В. Г.В. де Лапужа, мальтузианцев и социал-дарвинистов.

Даже прогрессивные для своего времени мыслители не всегда могли устоять перед соблазном объяснить сложные общественные процессы биологическими закономерностями, тем самым исказив и примитивизировав их суть. Так, российские народники П. Лавров и П. Ткачев переносили на социальную почву закон борьбы за существование [16, с. 36–37], аргентинский материалист Х. Инхеньерос также придерживался подобных взглядов [17, с. 779]. Его преемник Х.Б. Хусто пошел дальше: кроме признания явления «внутривидовой борьбы», он видел движущую силу общественного прогресса в биологических потребностях [17, с. 781].

Общество отличается от других природных систем наличием общественных отношений, в частности производственных как базиса, а также обязательным присутствием идеологической надстройки. Ни в одной из этих сфер глобального действия биологического фактора мы не увидим. Владимир Ульянов (Ленин) по этому поводу справедливо заметил, что «перенесение биологических понятий вообще в область общественных наук есть фраза. С «хорошими» ли целями предпринимается такое перенесение, или с целями подкрепления ложных социологических выводов, от этого фраза не перестает быть фразой» [25, с. 349]. Биологическое может проявляться на микроуровне – в сфере личного, в семейных отношениях, коллективах; именно здесь врожденным, природным факторам иногда удается избегать нивелирующего влияния социальных норм и установок. Очевидно, именно поэтому авторитетные представители синергетического подхода или вообще избегают анализа социальных систем, или приводят примеры микросистем, небольших коллективов [35, с. 489–490].

В монографии В. Васильковой автор сама отмечает, что использование синергетического подхода, который работал в естественных науках, где действие внешней среды является определяющей, в гуманитарных науках страдает редукционизмом [3, с. 61]. Качественно более сложная социальная система приравнивается к предыдущим простым системам (например, биологической). К тому же выводы, сделанные на основе синергетического подхода, носят гипотетический характер [3, с. 72]. Абсолютизируя природные явления, роль среды, наличие или отсутствие ресурсов, действие другого социума (война, закрытие рынков и т.п.), такие авторы, по сути, обращаются к категории случайного. Однако известно, что с усложнением уровня организации органической жизни до социальной формы организации роль случайного уменьшается, зато возрастает значение необходимого [37].

Собственно, один из разработчиков синергетики, И. Пригожин, отмечал, что синергетический подход сложно применять к общественным наукам. Именно общество больше влияет на окружающую среду, чем, наоборот, природа нас [35, с. 488–490].

Очевидно, эти и ряд других недостатков (постулирование «первоисточника самоорганизации», «трансцендентных основ реальности», поиск «абсолютных смыслов» [3, с. 34-35, 50, 52]) дают основания официальной науке говорить о псевдосинергетике [8, с. 18–20, 24–52].

Действие внешних объективных, внутренних объективных или субъективных случайных факторов существенно не влияет на всеобщие закономерности целого, в частности на длительные внутренние устойчивые связи в обществе. Движущей силой, которая оказывает существенное влияние на динамику развития общества, является совокупность факторов, которые объединяются в категорию необходимого (то есть закономерного, неслучайного). Конкретными воплощениями необходимого в социуме можно считать факторы, которые формируют социальную интеграцию и социальную дифференциацию.

Под интеграцией следует понимать процесс объединения в целое ранее разрозненных частей или укрепление связей в уже существующей системе. Как тенденция к единению, интеграция имеет важные характеристики, от которых зависит ее протекание. Первым условием является функциональность – потенциальная возможность беспрепятственной реализации индивидуальных действий, которые не имеют деструктивного для целого характера. Следующим признаком является гомологичность (данную характеристику не следует путать с гомогенностью, которая выражается в однородности, принудительном сравнении; гомологичность не исключает индивидуальности как ценности, она заключается в отсутствии явных неравноценных признаков частей целого, которые антагонизируют эти части между собой и делают невозможной интеграцию в целом), то есть сходство важнейших свойств частичного в целом. Третьим признаком является интегрированность, которую можно определить как степень прочности связей между частями целого, от которой зависит устойчивость и жизнеспособность системы в целом. Данные характеристики в виде девиза «Свобода, Равенство, Братство» впервые были сформированы еще во времена Великой французской революции.

Процессом, противоположным интеграции, является дифференциация. Она определяет такой ход развития общественного целого, когда доминантным является центробежное движение частей в целом, а также проявляется в появлении новых уровней, ступеней разделения системы.

Когда тенденция к социальной интеграции стремится к эгалитаризму и глобальному объединенному человеческому обществу, формированию «глобального человека», дифференциация, наоборот, проявляется в усилении стратификации, кастовости, неравномерности экономического развития, всевозрастающем разделении труда, национализме, изоляционизме, традиционализме, милитаризации, других проявлениях поляризации целого как на микро- так и на макроуровне. В реальной жизни мы всегда имеем дело с балансом обеих тенденций, то есть с тем или иным соотношением их проявлений. Такое балансирование наблюдалось в течение всего исторического развития человечества. Чувствуя это противоборство, норвежский драматург Г. Ибсен довольно метко характеризовал исторический процесс как борьбу и смену эпох – гуманистических и антигуманистических [15, с. 593]. Чередование исторических эпох, или, согласно марксистской методологии, общественно-экономических формаций, можно проиллюстрировать в виде графика (рис. 1), который показывает диалектический зигзаго- или спиралевидное общественное развитие с повторениями и «возвратами» на качественно более высоком уровне.

Действие интеграции и дифференциации в разные исторические эпохи была разной. Наиболее похожими есть два снижения с доминирующими процессами дифференциации, олицетворяющие соответственно рабовладельческий (DE) и капиталистический (FG) общественно-экономические уклады. Античное рабовладение и новейший капитализм – это ярко выраженные индивидуалистические общества [13, с. 134]. В обеих формациях действие частного интереса противопоставляется всеобщему интересу. Как рабы, так и рабочие были отчуждены от результатов своего труда. Как отмечал Ф. Энгельс, раб продавался (покупался) однажды, рабочий же продается каждый раз, когда в его работе есть потребность [12, с. 325]. Признание рабочего личностью не меняет сущности его ежедневного рабства и роднит его с античным рабом, который не считался личностью. Римский оратор и философ Цицерон уже в свое время увидел не просто сходство, а принципиальную общность рабства обычного и рабства наемного, ведь «плата является вознаграждением за рабское состояние поденщиков», у рабочего «покупается труд, а не искусство» [44, с. 96]. Выдающийся римлянин заметил явление, которое через два тысячелетия будет иметь глобальный характер: в дифференцированном обществе сводится на нет действительно человеческая социализированная сущность, человек как индивидуальный универсум, его дерзания и устремления («искусство») никому не нужны, человека подталкивают к самоотчуждению в виде продажи своего труда.

Общие черты рабовладельческого и капиталистического укладов историками (Т. Моммзен, Э. Мейер, Р. Виппер, М. Ростовцев) были отмечены еще в XIX – начале ХХ вв. Несмотря на попытки модернизировать исторический процесс, были описаны некоторые схожие политические и социально-экономические явления, сходство в эксплуатации отдельных категорий населения, наличие капитала, бирж, революционных потрясений [33, с. 51, 56, 64, 55–67]. Большие массы людей под действием производственно-торговых процессов концентрируются в городах, территорию государств охватывает густая сетка дорог. Еще одной общей чертой между двумя обществами было наступление частного на остатки предыдущей интегрированности: оба строя активно уничтожали крестьянскую общину. Общинники не выдерживали конкуренции с крупными рабовладельческими латифундистами или земельными магнатами Нового времени. В обоих обществах разорялись мелкие ремесленники из-за наступления частных рабских мастерских или капиталистических мануфактур. Как следствие, в дифференцированных обществах неизбежно наступает пролетаризация значительного количества населения (само понятие «пролетарий» зародилось в Древнем Риме). Пролетаризация – конкретное локальное проявление перехода от интеграции в дифференциации. По словам Маркса, «в пролетариате человек потерял самого себя» [32, с. 40], то есть свою социальную, интегрированную сущность.

Такое положение вещей приводит к исчезновению социальных связей, которые отличают общественное целое от простой совокупности. Это ярко проявляется в нынешнем «обществе потребления», где появился феномен социальной массы как дезинтегрированного множества частей общественного целого [36, с. 196]. Индивиды становятся все менее связанными друг с другом. При отсутствии адекватного взаимообмена, взаимодействия между людьми неизбежно наступает «война всех против всех» (понятие, предложенное Т. Гоббсом), как единственный способ достижения благ. Речь идет о тотальной конкуренции как признаке не только западного либерализма, как считают некоторые исследователи [36, с. 192], но и всего современного общества глобального рынка.

Конкуренция проявляется в самых разнообразных сферах и уровнях. Борьба и противостояние наблюдаются между отдельными геополитическими игроками, торгово-промышленными предприятиями и крупными фирмами, дух противостояния проник в межличностные отношения. Борьба за приличное место под солнцем заставляет активнее работать локтями. Тотальная конкуренция как главный признак дифференцированного общества, как уже отмечалось ранее, часто связывалась с действием биологического фактора в обществе. «Естественное состояние животных выступает как венец человеческого развития» [11, с. 284–285].

Отвергая тезис о прямом действии биологической борьбы за выживание в человеческом социуме как ненаучный, отметим, что биологический фактор в дифференцированном, классовом обществе предстает в уже снятом виде. Процесс снятия (нем. Aufhebung) состоялся как «повторение в высшей стадии известных черт, свойств; возврат якобы к старому...» [24, с. 203]. В первобытнообщинном обществе, когда человек противопоставил закону леса правила жизни с себе подобными, состоялось первое отрицание биологического, тогда как в классовых дифференцированных обществах процесс дошел до отрицания отрицания, когда природа якобы отвоевала утраченные позиции в виде появления тотальной конкуренции. Здесь мы имеем дело с видом диалектической повторяемости в процессе развития, где признаки, которые были в свое время прогрессивными, после своего снятия стали регрессивными [18, с. 74–75]. Конкуренция и борьба за выживание является прогрессивным явлением в мире живой природы и объективно способствует жизнеспособности популяции. Действие якобы биологического, тотальной разноуровневой конкуренции в обществе есть явление регрессивное, поскольку проявляется в атомизации социальных структур, отчуждении, локальных межгосударственных конфликтах и, наконец, имеет в стадии обострения тенденцию к формированию предпосылок к глобальной войне, в которой не будет победителей.

Особое место в истории человечества занимает феодальная формация (EF), которая сочетает в себе как интеграционные, так дифференциальные черты. Ряд признаков сближает феодализм с первоначальным коммунизмом. А. Богданов в этой связи указывает на примитивное натуральное хозяйство, как основу двух формаций, общинное землевладение, а также невысокий уровень эксплуатации [1, с. 38, 47, 50–51]. Общества евразийской степи, где царил кочевой феодализм (так называемый «номадный способ производства»), были более гомологичными, слабоструктурированными, чем земледельческие, в которых наличие избыточного продукта было фактором, способствовавшим дифференциации.

В европейском Средневековье не существовало четкой границы между частной и общественной сферами деятельности. Слабым ростком индивидуализма были немногочисленные города, подавляющее большинство населения жило, как и при родовом строе, в небольших поселениях. Лицо не имело заметной автономии [13, с. 134]. С другой стороны, существовала частная собственность на землю, крепостная зависимость и внеэкономическое принуждение. Пока сельское хозяйство не приобрело признаки товарности, эксплуатация не была невыносимой: феодал забирал долю зерна крестьянина только для своего содержания, а не для продажи, к тому же он защищал «своих» крестьян от других феодалов, разбойников и т.п. Товарно-денежные отношения, позже укоренившиеся в деревне, изменили ситуацию, эксплуатация стала существенным. Тот же А. Богданов объединяет «крепостной» и рабовладельческий типы хозяйства [1, с. 60].

Много общих черт у первобытнокоммунистической формации (AD) и коммунизма (GK) как гипотетического будущего уклада человеческого общества. В обоих обществах важной составляющей является базовая гомологичность частей целого, то есть отсутствие социального неравенства. Оба строя являются глобальными по своему охвату человеческих популяций. Первобытный строй явил собой доселе невиданную форму движения материи – социальную. Сначала ростки социальности развивались в рамках предыдущей, биологической формы движения материи и подчинялись ее законам. Антропосоциогенез имел две составляющие: антропогенез, то есть телесная эволюция гоминид, доминирующая вначале (AB), и социогенез (ВС).

Количественные изменения (использование орудий, эволюция кисти руки, увеличение объема головного мозга и т.п.) привели к качественному скачку. Гоминиды уже не могли развиваться руководствуясь только инстинктами и рефлексами. Появилось общество (точка А), точнее, глобальный конгломерат почти изолированных общин. Именно община формировала своих членов социализированными существами, вне ее первобытный человек или сравнительно быстро погибал от природных факторов, или деградировал к чисто биологическому уровню.

Проанализировав закономерности развития первобытного общества, американский антрополог Л. Морган, который независимо от К. Маркса пришел к историческому материализму, сделал вывод, что будущее общество должно быть возрождением, но в высшей форме первоначального равенства [34, с. 329]. Будущий эгалитарный строй, таким образом, отрицая отрицание, должен повторять на высшем уровне древний коммунизм первобытных людей.

Классики марксизма не давали детальных описаний будущего строя, а также сроков и конкретных форм перехода к нему [23, с. 96], считая такие прогнозы бесплодными фантазиями. К. Маркс при этом заметил, что коммунистический строй будет проходить две фазы. На низшей стадии (GH) люди будут получать доход в зависимости от своего труда, пропорционально своему вкладу в общее благо, на высшей (HI) – пользоваться общественными щедротами в соответствии с собственными нуждами, а принцип строгой регламентации отойдет в прошлое [28, с. 18–20]. Ф. Энгельс отмечает, что в таком обществе не будет частной собственности, производственная конкуренция заменится плановой деятельностью, направленной на удовлетворение общественных потребностей. Тотальная конкуренция изменится ассоциацией [12, с. 329–330]. Собственно, здесь мы видим такую важную характеристику будущего бытия, как всеобъемлющее рациональное начало, которое противопоставлено хаотичному квазибиологизму предыдущей формации. Для коммунизма характерен всепроникающий рационализм, в то время как производственный хаос и конкуренция – проявления биологизма, прошедшего процесс снятия. В. Ленин приводит другие важные характеристики коммунистического бытия: невиданная доселе степень сознательности членов такого общества, исчезновение противоположности между умственным и физическим трудом, небывалое увеличение производительности труда [23, с. 96–97]. Переход от дифференцированности к интегрированности мыслится как революционный скачкообразный процесс.

Коммунизм – это «не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние» [31, с. 34]. То есть коммунизм представляется не как обычная формация, а как глобальное движение, поэтапно устраняющее противоречия, которые достались ему от предыдущих формаций, к подлинно человеческому, обобществленному общению, не опосредованное производственными отношениями. Коммунизм, как движение к обратному отвоеванию подлинно человеческой сущности, искаженной дифференцированным обществом, сам по себе не является целью человеческого развития или формой бытия [27, с. 127]. Это движение стремится к освобождению «человека в человеке». Коммунизм («практический гуманизм») ведет к положительному гуманизму, к подлинно человеческой жизни и отталкивается сам от себя, уже не будучи противопоставлением снятию частной собственности [27, с. 169]. Именно тогда гуманизм перестает быть абстрактно-нравственной категорией и становится реальной практикой человеколюбия и потребностью взаимного бытия. Положительный гуманизм («послекоммунизм») как отдельную стадию (IK) выделял коллектив философов (В. Аксенов, В. Криворотов, С. Чернышев) под коллективным псевдонимом «С. Платонов» [38, с. 52–53].

Эра настоящего гуманизма будет иметь мощную научно-техническую базу. Понятие «власть» как управление людьми, основанное на вертикальной иерархии, останется в прошлом. В безгосударственном внеэкономическом обществе «на место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами» [11, с. 292]. Адекватная новым реалиям коммуникация между частями общественного целого невозможна без высокоразвитой искусственной природы, которая бы связывала отдельных людей, способствуя их действительно человеческому общению, в частности общечеловеческому творческому процессу, познанию окружающей действительности. Роль учета, планирования и управления автоматическим изготовлением необходимых благ, роль статистики в таких условиях трудно переоценить [26, с. 93]. В конце концов, внедрение планетарной кибернетической системы вроде предлагаемой академиком В. Глушковым Общегосударственной автоматизированной системы сбора и обработки информации (ОГАС) становится просто неизбежным. Подобная система позволит принимать оптимальные решения в самых разных областях, анализируя реальные практические условия и выдавая просчитанные варианты действий, позволит перейти к «безбумажному» документообороту, даст возможность связываться с каждым человеком непосредственно, например через вживленные чипы, и т.п.

Не сдерживаемый противопоставлением частного интереса общечеловеческому общественный и материально-технический прогресс будет идти галопирующими темпами. Рано или поздно встанет вопрос о решении проблемы постоянной потери действительно полноценных универсальных личностей в результате естественного процесса – смерти. Как отмечает В. Купревич, смерть «стала... историческим анахронизмом. Как фактор, способствующий улучшению природы человека, она не нужна. С точки зрения общества, она вредна. Исходя из задач, стоящих перед человечеством, просто бессмысленна. Кто же захочет закрепить эту нелепость на вечные времена?» [21].

Успехи медицины увеличат продолжительность жизни, однако сосредотачиваться на консервации биологической телесности, очевидно, будет путем в никуда, поэтому естественным выходом является сохранение содержания, сущности человека – его личности, внутренней индивидуальности. Именно поэтому использование долговечных биологических или небиологических модулей (искусственных тел), способных к бесконечной самомодификации, не является решением проблемы. Отказ от телесности, отдельности будет закономерным разрешением противоречия между достижением количественно критического уровня интегрированности и биологическим существованием («жизнью») миллиардов отдельных представителей вида Homo sapiens. К тому же существование в разделенной биологической форме рано или поздно исчерпает свои творческие и познавательные возможности и достигнет кризисного состояния. Массовая запись личностей на искусственный носитель, по сути – слияние с искусственным интеллектом преемницы ОГАС всех членов общества [26, с. 190–192], осуществит качественный скачок и откроет новые горизонты развития. Интегрированная планетарная система «человек – машина» увеличит как интеллектуальную, так и преобразующую способность объединенного разума.

На данном этапе развития коммунизм как движение общества исчерпает себя, поскольку исчезнет общество как таковое и появится действительно целое (точка K), то есть целесообразно явление, наиболее полно отвечающее требованиям, реалиям и вызовам своего времени. Человечество, в истории своих взаимоотношений с природой пройдя две стадии – приспособление под условия окружающего мира и изменение природы для своих нужд, перейдет к третьей стадии – преобразованию собственной природы, что означает полное устранение биологичности, дифференцированности во всех ее проявлениях.

Что дальше? Диалектическое движение материи от Большого взрыва и до современности в известной нам части Вселенной предстает как серия переходов к всё более сложным уровням развития. Переход к более сложному уровню осуществляется в результате разрешения противоречия между имеющимся уровнем сложности организации материи, ее количественными характеристиками и исчерпанием возможностей дальнейшего развития в рамках данного уровня.

В истории развития изученной человечеством части Вселенной до сих пор существовали три формы движения материи: неорганическая (включает в себя механическую, физическую и химическую), биологическая и социальная (рис. 2). Следующая форма движения материи будет ознаменована появлением настоящего целого, то есть полностью интегрированного общества, общества, которое прошло процесс самоустранения.

Дальнейшее развитие действительного целого, очевидно, будет подобно форме существования вольвокса (род так называемых колониальных организмов, имеющих сферообразный вид, – переходное звено между одноклеточными и многоклеточными организмами), где отдельные личности будут играть роль, аналогичную функции клетки (нейрона). Будет прекращена практика биологического воспроизводства и появления новых личностей, впрочем существующие личности достигнут иммортализма (практического бессмертия). В дальнейшем степень интегрированности будет расти и приведет к появлению Мегаличности. Биологическое, даже в снятом виде, окончательно отойдет в небытие.

Данную форму движения материи, которая будет качественно выше социальной, условно можно назвать холичной (др.-греч. Ὅλος – целый, цельный) (следует отличать от философского течения (холизм) и холического принципа целостности).

Заканчивается эпоха противостояния природе в виде техносферы. Целое будет одновременно везде и нигде – микро- и наноносители холичного разума будут становиться всё более миниатюрными, имеющиеся преобразовательные возможности сделают ненужным применение громоздких техноценозов. Геосфера и биосфера наконец будут оставлены в покое и восстановят свое место и роль на планете. Футуролог и фантаст А. Лазаревич видит холичное в виде «технокосма» – сложнейшей кибернетической системы, которая образуется после стирания грани между человеком и техникой и где границы между отдельными сознаниями будут довольно условными [22].

Будет ли холичная форма движения материи конечным пунктом всемирного диалектического развития? Очевидно, нет. Интеграция должна повториться на качественно высшем уровне еще раз, на этот раз во всемирное целое. Мощный разум, как качественная характеристика холичного, будет стремиться к единению с себе подобными. За миллиарды лет существования Вселенной с ее миллионами галактик, множеством светил и отдельных планет, вероятно, все стадии существования, которые прошло самоустраненное общество, были пройдены и в других местах космического пространства. Состоится еще одна интеграция локальных мегаразумов, что породит следующую форму движения материи – симпаническую (др.-греч. σύμπαν – Вселенная). Собственно, в философском смысле это будет что-то вроде гегелевского Абсолюта, правда в полной его материальности, детрансцедентализованости. Говоря о таком Сверхсознании Вселенной, основатель сеттлеретики (комплексная междисциплинарная наука о переносе личности на искусственный носитель) Я. Корчмарюк указывает на вероятное уменьшение доли "материального субстрата" до вакуумно-полевого сгустка [20]. В симпаническом уме мысль и действие потеряют всякое отличие. Только симпанический уровень развития разума способен противостоять больцмановской энтропии во вселенском масштабе.

Устанет ли Мегаразум от творчества, познания и найдет высший смысл в созерцании или растворении в пространстве-времени? Будет ли зажигать звезды, зарождать жизни, следить за неразумными цивилизациями? Возможно, будет «надувать» из белых дыр новые пузырьки-вселенные?..

Николай Николаевич Гриценко,

библиограф методико-библиографического отдела

Зеньковской центральной районной библиотеки имени В.Г. Короленко

Зеньков, Украина

Литература:

1. Богданов А.А. Начальный курс политической экономии (введение в политическую экономию) в вопросах и ответах. Пб.: Государственное издательство, 1921.

2. Богданов А.А. Тектология (Всеобщая организационная наука). В 2 кн.: кн. 1. Редкол. Л.И. Абалкин (отв. ред.) и др. Отд-ние экономики АН СССР. Ин-т экономики АН СССР. М.: Экономика, 1989.

3. Василькова В.В. Порядок и хаос в развитии социальных систем: (Синергетика и теория социальной организации). Серия «Мир культуры, истории и философии». СПб.: Изд-во «Лань», 1999.

4. Вейцман Е. Естественное право. Философская энциклопедия в 5 т. Глав. ред. Ф.В. Константинов. М.: Советская энциклопедия, 1962. Т. 2. С. 119–122.

5. Вернадский В.И. Несколько слов о ноосфере. Успехи современной биологии. 1944. № 18. Вып. 2. С. 113–120.

6. Вормс Р. Общественный организм: Пер. с фр. Под ред. и с предисл. А.С. Трачевского. Изд. 2-е. М.: Книжный дом «Либроком», 2012.

7. Гегель Г. Феноменологія духу. З нім. пер. П. Таращук. Наук. ред. пер. Ю. Кушаков. К.: Вид-во Соломії Павличко «Основи», 2004.

8. Губин В.Б. О методологии лженауки. М.: ПАИМС, 2004.

9. Давыдов А.А. К вопросу об определении понятия «общество». СоцИс. 2004. № 2. С. 12–14.

10. Диада. Философский энциклопедический словарь. Гл. редакция: Л.Ф. Ильичёв, П.Н. Федосеев, С.М. Ковалёв, В.Г. Панов. М.: Советская энциклопедия. 1983. С. 154.

11. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. в 50 т. 2-е изд. Т. 20. М.: Изд-во политической литературы, 1961.

12. Энгельс Ф. Принципы коммунизма. К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. в 50 т. 2-е изд. Т. 4. Произведения, написанные с мая 1846 по март 1848 года. М.: Изд-во политической литературы, 1955. С. 322–339.

13. Ивин А.А. Философия истории: Учебное пособие. М.: Гардарики, 2000.

14. История философии в четырех томах. Т. ІІ. М.: Изд-во Академии Наук СССР, 1957.

15. История философии в 6 т. Т. ІІІ. М.: Изд-во Академии Наук СССР, 1959.

16. История философии в 6 т. Т. ІV. М.: Изд-во Академии Наук СССР, 1959.

17. История философии в 6 т. Т. V. М.: Изд-во Академии Наук СССР, 1961.

18. Кедров Б.М. О повторяемости в процессе развития. Изд. 2-е, стереотипное. М.: КомКнига, 2006. (Серия «Из наследия Б.М. Кедрова».)

19. Конрад Н. Жэнь. Философская энциклопедия в 5 т. Глав. ред. Ф.В. Константинов. М.: Советская энциклопедия, 1962. Т. 2. С. 142–143.

20. Корчмарюк Я.И. Сеттлеретика – новая междисциплинарная наука о "переселении" личности? // Новые информационные технологии. Матер. научн.-практич. семин. НИТ-98. Моск. гос. ин-т электроники и математики, февраль 1998 г. МГИЭМ. М.: МГИЭИМ, 1998. С. 130–149.

21. Купревич В. Долголетие: реальность мечты. Литературная газета. 1968. 4 декабря.

22. Лазаревич А. Технокосм. Энциклопедия «Ключ к будущему», http://www.technocosm.narod.ru/k2f/technocosm.htm

23. Ленин В.И. Государство и революция. Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции. ПСС в 55 т. 5-е изд. Т. 33. М.: Изд-во политической литературы, 1969.

24. Ленин В.И. Конспект книги Гегеля «Наука логики». ПСС, т. 29, с. 77–218.

25. Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм. ПСС, т. 18, с. 7–384.

26. Максимович Г.В. Беседы с академиком В. Глушковым, 2-е изд., переработанное. М.: Молодая гвардия, 1978.

27. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года. К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. в 50 т. 2-е изд. Т. 42. М.: Изд-во политической литературы, 1974. С. 41–174.

28. Маркс К. Критика готской программы. К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 19, с. 9–32.

29. Маркс К. Критика политической экономии (черновой набросок 1857–1858 годов) [Первая половина рукописи] // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. 1: Экономические рукописи 1857–1859 (Первоначальный вариант «Капитала»). М.: Изд-во политической литературы, 1968. С. 51–508.

30. Маркс К. Критика политической экономии. Соч., т. 46, ч. 2. М.: Изд-во политической литературы, 1969. С. 5–521.

31. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. Критика новейшей немецкой философии в лице ее представителей – Фейербаха, Б. Бауэра и Штирнера и немецкого социализма в лице его различных пророков. Соч. 2-е изд. Т. 3: Тезисы о Фейербахе, Немецкая идеология, Истинные социалисты. М.: Гос. издательство политической литературы, 1955. С. 7–544.

32. Маркс К., Энгельс Ф. Святое семейство, или Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании. Соч. 2-е изд. Т. 2: Произведения, написанные с сентября 1844 по февраль 1846. М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. С. 3–230.

33. Машкин Н.А. История древнего Рима. Учебник. Н.А. Машкин. М.: Высш. шк., 2006.

34. Морган Л.Г. Древнее общество, или Исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации. Пер. с английского под ред. М.О. Косвена. Л.: Изд-во Института народов севера ЦИК СССР, 1935.

35. Николис Г., Пригожин И. Самоорганизация в неравновесных системах от диссипативных структур и упорядоченности через флуктуации. М.: Изд-во «Мир», 1979.

36. Новиков А.С. Атомизация общества и ее роль в становлении «общества масс». Теория и история. 2009. № 2. С. 192–197.

37. Пилипенко Н.В. Необходимость и случайность. Философский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1983. С. 421–423.

38. Платонов С. После коммунизма. Книга, не предназначенная для печати. В. Аксёнов, В. Криворотов, С. Чернышёв. М.: Молодая гвардия, 1989.

39. Радуль-Затуловский, Я.Б. Андо Сёэки – философ-материалист ХVІІІ века. М.: Изд-во восточной литературы, 1961.

40. Сагадеев А. Маздакизм. Философская энциклопедия: в 5 т. 1964. Т. 3: Коммунизм – Наука. С. 276.

41. Спенсер Г. Синтетическая философия. Пер. с англ. К.: Ника-центр, 1997. (Серия «ПОЗНАНИЕ», Вып. 2.)

42. Фихте И.Г. Сочинения в двух томах. Т. 2. Сост. и примечания В. Волжского. СПб.: Мифил, 1993.

43. Фурье Ш. Избранные произведения в 3 т. Т. 1. Под редакцией и с вступительной статьей А. Дворцова. М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1938.

44. Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М.: Наука, 1974.

45. Ян Юн-го. История древнекитайской идеологии. М.: Изд-во иностранной литературы, 1957.