ОБ ОТНОШЕНИИ К ОЧЕРЕДНОЙ ВОЙНЕ

 Нынешний режим очень плодовит на войны. Не успев толком выбраться из  одной, гибридной, он ввергает страну в следующую, теперь уже классическую военно-неоколониальную операцию, а перед всеми мыслящими людьми ставит новые вопросы, главным из которых остается вопрос об отношении к войне и о допустимой степени поддержки власти в подробного рода имперских упражнениях.  Безусловно легкий имперско-колониальный аромат ситуации  и киплинго-гумилевская романтика ( "мы снова ведем войны на дальних морях,  в пустынях  и джунглях") приятно щекочут нервы  многим россиянам и левым в том числе. С другой стороны,  сейчас  можно услышать и расхожее мнение "В сирийской войне ни однозначно правых,  ни однозначно  виновных нет". Возможно...

Однако как сторонники научного диалектического, а не морализаторского подхода к изучению общественных явлений, мы должны сразу выяснить, какова классовая природа военного рейда российских ВВС в Сирии.

И мы получим ответ: формационная природа этого военного конфликта значительно отличается от военных похождений Кремля в Украине.

Конфликт в Украине в формационном плане представлял собой системную, включающую в себе методы военного, дипломатического, финансово-экономического,  информационного и специального давления, агрессию полуфеодальной военно-сырьевой империи против классической республиканской буржуазной демократии, несколько накренившейся вправо, а в цивилизационном плане – столкновение двух конкурентных вариантов развития изначальной домонгольской русскости – западно-ориентированного киевского и полуазиатского московского. И каждый нормальный, не зомбированный информационным давлением правительственных СМИ человек должен был учитывать эту цветущую сложность обстоятельств при выработке собственной позиции.

Конфликт в Сирии представляет собой нечто вроде войны просвещенной монархии против совсем уж оголтелого средневековья в лице монструального ИГ с его проектом Халифата.

В этой связи мы, как левые, будем склонны скорее поддержать военные усилия России именно в той части, в которой они направлены против ИГ, чем вести активную антивоенную деятельность, как это было в случае конфликта с Украиной.

Однако мы не можем абстрагироваться от того обстоятельства, что и режим Асада представляет собой жесткий авторитарный, хотя и просвещенно-светский режим, де-факто наследственную монархию, которая установилась в Сирии после того, как отец нынешнего президента Башара Асада пришел к власти в начале 70-х годов прошлого века. Этот режим, изначально обладающий очень сомнительный легитимностью, практически утратил ее после того, как запятнал себя масштабным кровопролитием по отношению к собственному народу.

Подлинная проблема состоит в том, что демократические силы (даже в их буржуазном варианте) в Сирии практически отсутствуют, а попытка США и ЕС создать некую мощную демократическую прослойку в авторитарной, привыкшей к безусловной покорности стране натолкнулась на неспособность или нежелание большинства сирийцев двигаться в этом направлении.

Это общая беда всех мусульманских стран. Из нескольких десятков ныне существующих в мире ислама государств только пять-шесть из них с некоторыми оговорками можно признать демократическими: это Турция, Тунис, Индонезия, Бангладеш, Пакистан, Египет. Все остальные – либо авторитарные или тоталитарные режимы, либо монархии, либо раздираемые внутренними конфликтами полуразваливающиеся страны.

Именно поэтому западный проект по поддержке демократии в Сирии зашел в тупик. Точно так же как в настоящее время испытывают серьезные трудности аналогичные проекты в Ливии, Ираке и Афганистане, где население очень плохо адаптируется к современным демократическим институтам и процедурам.

В этой связи с формационной точки зрения оптимальным решением было бы коалиционное правительство, в которое вошли бы представители режима Асада (но не сам Асад и не члены его семьи) и западноориентированной сирийской оппозиции.

В цивилизационном плане сирийская война представляет собой скорее религиозную войну между шиитским меньшинством на планете и суннитским большинством. (В мусульманском мире есть только две страны, в которых шииты являются правящим большинством, – это Иран и современный Ирак, и одна страна, в которой шииты, точнее, близкие к шиитам алавиты (семья Асада принадлежит к алавитам) являются правящим меньшинством – Сирия. Весь остальной более чем миллиардный мусульманский мир – суннитский; суннитами являются 99 процентов из 19 миллионов мусульман России.)

И это обстоятельство порождает для России, которая де-факто возглавила шиитскую коалицию из Ирана, Ирака и Сирии в их противостоянии суннитам, дополнительные вызовы, риски и угрозы. Очень похоже, что это обстоятельство либо вообще не было проанализировано, либо было проанализировано весьма плохо перед принятием решения о военном вмешательстве.

Но опять-таки: для нас, как для левых атеистов, безусловно, ближе светский и религиозно-толерантный режим Асада, чем шиитские или суннитские фанатики и радикалы.

Мы, безусловно, гордимся достижениями нашего ВПК, мы гордимся тем, что наши Вооруженные силы способны решать сложнейшие военно-технические задачи за тысячи километров от собственных границ.

Мы прекрасно понимаем геополитическую и стратегическую важность Сирии для российского государства, однако вот вопрос для размышления. Чьи интересы в данном конфликте в первую очередь должен отстаивать представитель левого  мировоззрения, который живет и действует сегодня в 2015,  а не в 1977 году: большинства сирийского народа,  сторонников Асада или геополитические и военно-стратегические интересы  империалистической России?

Да, Сирия – это последний обломок величественного советского проекта, в рамках которого употребление термина «неоколониализм» выглядит полным абсурдом. Точнее говоря, проекта по «советизации» Большого Ближнего Востока, который достаточно успешно развивался в эпоху «холодной войны» в 50–70-х годах прошлого столетия.

Египет, Сирия, Ирак, Ливия, Южный Йемен, Сомали, Алжир более или менее самостоятельно выбирали социалистический путь развития в качестве долговременной стратегии и постсталинскую модель пожизненного пребывания во власти в качестве адекватной для данного региона и данного исторического момента времени системы управления.

И в 1975 году араб, курд или бербер  в этих широтах вполне могли думать так : "Пусть Хусейн, пусть Каддафи, пусть Асад, зато я участвую в осуществлении мечты человечества о лучшей жизни. Поэтому - я потерплю". 

Но за 60 лет много чего изменилось на планете. Авторитарные режимы и постсталинская модель пожизненного занятия высшего кресла в Сирии, Ираке, Ливии, Сомали вызвали накопление негативных явлений и рост протестных настроений в соответствующих странах, особенно после того, как мировая система социализма развалилась. А вместе с ней разрушилась и система глобального формационного целеполагания и мировоззренческой мотивации для людей, симпатизирующих социализму.

Людям, проживающим в Алеппо или Басре, стало в принципе непонятно, во имя чего они теперь должны отказываться от свободы, хотя бы в ее буржуазно-демократическом варианте. Уж не во имя ли личностно-психологических «красот» того или иного авторитарного лидера, финансовых интересов его отмороженных родственничков и криминального окружения или геополитических интересов путинских олигархов и их зажравшейся парламентской обслуги?

И очень многие сирийцы, особенно суннитские противники Асада (из 22,5 млн довоенного населения Сирии: суннитов – около 15,5 млн, алавитов – около 4,5 млн, христиан – около 2 млн; кроме того, в Сирии до войны проживали еще езиды и друзы, религию которых однозначно определить весьма сложно), теперь задают себе простые вопросы: зачем Сирии становиться неоколонией капиталистической России или входить в сферу ее влияния? Россия (относительно) беднее арабских стран Персидского залива и не обладает высокотехнологичностью США и ЕС, стало быть, не способна обеспечить для Сирии ни финансово-экономического благополучия, ни модернизационного рывка. Да, у России есть первоклассное оружие, а ее армия, возможно, до сих пор является лучшей армией в мире. Но вечная война не может быть нормальной целью существования.

В этой связи даже такие финансово самодостаточные режимы, как диктатуры Саддама Хусейна или Муаммара Каддафи, были исторически обречены. Если бы эти правители ушли вовремя, оставив после себя нормально функционирующую, при этом социалистически ориентированную политическую систему, их имена были бы навсегда светящимися буквами вписаны в человеческую историю подобно именам Дэн Сяопина или Ли Куан Ю. Но этого, увы, не случилось. И «происки американского империализма», на которые так любят ссылаться пафосно-агрессивные, но не глубокие исследователи, сыграли отнюдь не ключевую роль в их крушении.

Еще раз: социалистический мобилизационный режим может быть до некоторой степени терпим в течение какого-то ограниченного времени в связи с решением тех или иных исторических задач (оборонных, модернизационных). Однако, когда он превращается в претендующую на вечность карикатуру на социализм в виде наследственной монархии в КНДР, он становится формационно демотивированным и демотивирующим, смешным и опасным, как любая тупиковая ветвь общественной эволюции.

Экс-офтальмолог Башар Асад в ряду ближневосточных диктаторов был отнюдь не худшим, даже наоборот, можно сказать, из всех них он был наиболее способен пойти по пути позитивного реформирования страны.

Он, собственно, и попытался провести кое-какие реформы еще в 2001–2003 годах, когда только-только пришел к власти. Однако под давлением окружения, и прежде всего родного брата Махера Асада, который де-факто во-многом контролирует армию и спецслужбы в Сирии, эти реформы были свернуты, а самого сирийского президента верхушка вынудила вернуться к жесткому курсу внутренней и внешней политики его отца.

Не исключено, что именно Махер Асад является ключевой фигурой в несанкционированном применении химического оружия против оппозиции в пригородах Дамаска в 2013 году, после которого война в Сирии превратилась в войну на уничтожение.

Как бы то ни было, мы считаем возможным, более того – жизненно необходимым формирование коалиционного правительства в Сирии на изложенных выше условиях. При определенных обстоятельствах в это правительство могут быть приглашены и наиболее здравомыслящие и переговороспособные представители умеренной исламской оппозиции.

Всё это возможно только в случае, если ни одна из противостоящих сторон не будет стремиться к полной победе и установлению собственного единоличного контроля над Сирией. В противном случае страну ждет долговременная и разрушительная агония.

Возвращаясь к нашим внутренним проблемам, можно еще раз напомнить: чем мощнее государство в военном отношении, тем более высокие требования предъявляются к его верхушке в смысле ответственности и выдержки.

В этой связи тем более не может не вызывать обеспокоенности тот факт, что огромная военная мощь находится сегодня в руках ультраимпериалистической российской верхушки, которая уже доказала, что она не в состоянии принимать оптимальные решения в сложных исторических ситуациях, а, напротив, склонна к решениям крайне авантюристическим, влекущим за собой серьезные геополитические и весьма тяжелые финансово-экономические последствия. При этом в России, в отличие от крупных западных государств, не существует сколь-нибудь влиятельной системы общественного и политического контроля за властью в виде реальной и влиятельной политической оппозиции или мощной системы независимых от власти СМИ.

Одна только эпопея со сбитием малазийского  «Боинга» и поведение в рамках этой эпопеи высших российских должностных лиц, лидеров  т.н. системной оппозиции и всей системы правительственной пропаганды, их отчетливое желание запутать и затормозить расследование, вместо того, чтобы с первого дня  дать дорогу  пусть горькой, но истине, способны породить очень глубокое и устойчивое недоверие к их умению вести себя ответственно и не ставить  интересы локальной спецоперации выше интересов глобального равновесия и безопасности.

В настоящее время угрозы, связанные с эскалацией сирийской войны и возможностью превращения ее в крупное международное противостояние с участием вооруженных сил Запада, России и арабских государств, постепенно растут. К примеру, 11 октября появилась информация, что вооруженным силам  одной из стран НАТО разрешено открывать огонь на поражение по российским самолетам в случае «возникновения ситуации, угрожающей жизни военнослужащих стран НАТО». Это серьезная угроза для глобальной безопасности, чреватая  непредсказуемым развитием событий. Конечно, в данной ситуации, когда глобальные риски резко повышаются, было бы намного лучше, если бы у власти в России находились менее авантюристичные правители. Проблема, впрочем, состоит и в том, что в сегодняшней России большинство лидеров системной оппозиции соревнуется  с властью в воинственности и антизападности.

В этой связи опять-таки особое значение приобретает проблема искренности верхушки: если российские ВВС будут действительно бомбить только ИГ, это будут формационно вполне оправданные действия. Но если нынешняя власть в своем антизападном раже будет уничтожать немногочисленную демократическую сирийскую вооруженную оппозицию, выдавая это за войну против мирового терроризма и по привычке скрывая реальность от собственного народа, формационная суть войны изменится, она трансформируется в гражданскую войну авторитарно-тоталитарного режима против буржуазно-демократической революции. Ничего хорошего из этого не получится.

Таким образом, в целом наше отношение к сирийской войне в большой степени будет зависеть от уровня ответственности и благоразумия, которые будет проявлять российская верхушка как во внешней политике – склонность осмысленно договариваться, а не  бесцельно противостоять, так и во внутренней – желание прислушиваться к голосу реальной оппозиции, а не заглушать или подавлять его.

Алексей Петрович

ПРОСКУРИН