ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ТЬМУ

В Киеве Московский проспект переименован в проспект им. Степана Бандеры.

Что тут скажешь, кроме сакраментально римского «Quem deus perdere vult, dementat pritus» («Кого Юпитер хочет погубить, того лишает разума»)?

Складывается устойчивое впечатление, что нынешняя украинская власть вступила в негласное сакральное соревнование с властью российской. 16 июня в Петербурге открыли памятную доску нацистскому союзнику и пособнику Маннергейму. Вызов, видимо, был принят, и 7 июля в Киеве вместо Московского проспекта появляется проспект имени Степана Бандеры.

Можно сколько угодно рассуждать о неоднозначности и сложности обеих политических фигур, но упорство по продвижению «во тьму»  как московских, так и киевских властей поражает.

С точки зрения этнокультурной самоадекватности, или, если угодно, национальной идентичности, для нынешних властей Киева в ходе нынешней кампании вполне логичным было бы переименование Московского проспекта в проспект имени или в честь какого-нибудь интегрирующего, а не раскалывающего общество персонажа или феномена, например князя Даниила Галицкого или Запорожской Сечи.

Но нет. Порошенко и К⁰ вслед за Путиным и К⁰, кои именуют Маннергейма достойным русским офицером, почему-то выбирают достаточно сомнительную в качестве фундамента идентичности фигуру Степаны Бандеры, которого на Украине примерно половина населения считает героическим борцом с московским коммунизмом и германским нацизмом, а половина – пособником нацистов и военным преступником.

Давайте попробуем сравнить биографии двух претендентов на сакральное лидерство в современности, для чего вспомним основные вехи биографий обоих персонажей.

Бандера родился не в СССР и даже не в Российской империи. Он родился в украинских провинциях тогдашней Австро-Венгерской империи. Семья исповедовала греко-католическую (униатскую) версию христианства. С ранних лет Бандера воспитывался в духе украинского национализма, что вполне закономерно привело его в ряды украинских националистических организаций.

Однако империя Габсбургов развалилась, и после всех перипетий 1917–1922 годов украинские Галиция, Волынь и Закарпатье оказались в составе Польши. Бандера и ОУН (организация украинских националистов, созданная в 1928 году для освобождения Западной Украины от власти поляков и образования национального государства), в которую он вступил, вели вооруженную борьбу против польских властей.

«За организацию терактов против польских чиновников Бандера был приговорен к нескольким пожизненным срокам. Из тюрьмы он вышел только после распада Польши и начала Второй мировой войны.

К этому времени Бандера уже занимал видное место в руководстве ОУН и принял активное участие в борьбе против СССР в тот короткий период между 1939 годом, когда Западная Украина вошла в состав СССР, и началом Великой Отечественной.

В период с 1939 по 1941 год положение ОУН было достаточно неопределенным. Первоначально Гитлер намеревался создать на восточных границах Германии два буферных государства, Литву и Украину, в границах, примерно совпадавших с Галицко-Волынским княжеством периода расцвета.

В этой связи у абвера и немецкого военного командования имелись вполне определенные планы использовать ОУН в качестве организационной, разведывательно-диверсионной и военной силы для исполнения этого плана на территории УССР. «Украинский легион», созданный Бандерой и Шухевичем, должен был стать ядром будущей национальной армии.  В этой связи гитлеровцы не скупились на обещания  украинским националистам.

В это время в руководстве ОУН происходит раскол. Руководитель ОУН А. Мельник предлагал полностью поставить организацию на службу Германии. С. Бандера считал, что нужно лишь использовать данный союз в тактических целях для создания украинского государства. Данный раскол организационно оформился в 1940 году: возникла ОУН(м) – мельниковская и ОУН(б) – бандеровская. Дело дошло до взаимных обвинений в измене и трибуналов со смертными приговорами (заочных).

Войдя во Львов вместе с подразделениями вермахта, ближайший сподвижник Бандеры Я. Стецько от имени ОУН(б) и «Украинских национальных сборов» (что-то типа локального Учредительного собрания) неожиданно для немцев огласил «Акт о независимости Украины» (30 июня 1941 года), в котором С. Бандера провозглашался вождем возрожденного Украинского государства, а Стецько назначался премьер-министром. Идея поставить немцев перед фактом принадлежала Бандере.

Несмотря на то что в «Акте...» имелись слова о полной лояльности свежеиспеченного государства Германскому рейху, немцам эта самодеятельность крайне не понравилась. Гитлер отдал распоряжение уничтожить движение Бандеры. Во Львов «для ликвидации заговора украинских националистов» были направлены спецгруппы СД и гестапо. Многие члены руководства ОУН(б) были арестованы, около 15 человек расстреляны. В числе прочих сторонников ОУН(б) в Освенцим были брошены два родных брата Бандеры, Василий и Александр, где они и погибли.

Бандера и Стецько были задержаны и отправлены сначала в Краков, а потом в Берлин, где Бандера содержался под домашним арестом.

Успешно для Германии развивавшаяся в первые месяцы войны кампания на Восточном фронте и высокие темпы наступления немецких войск, в том числе на Украине, видимо, побудили Гитлера вообще отказаться от планов создания какого-либо украинского государства. От Бандеры требовали отозвать «Акт о провозглашении…», но он отказался это сделать. Помимо прочего, гитлеровцы были очень недовольны разгоравшимся вооруженным конфликтом между ОУН(м) и ОУН(б) и требовали его прекратить.

Очевидно, поэтому в конце сентября 1941 года Стецько и Бандера были помещены в центральную берлинскую тюрьму, а в январе 1942 года отправлены в концлагерь Заксенхаузен. Бандера находился в политическом блоке концлагеря, в котором содержались многие политические лидеры из захваченных Германией стран, вплоть до сентября 1944 года.

Советскими и российскими историками утверждалось, что Бандера коротал свой срок в приличных условиях с хорошим питанием и облегченным режимом. Украинские историки, напротив, с энтузиазмом упирают на то, как Бандера, находясь в заключении и под неусыпным контролем гестапо, сумел-де организовать подпольную работу всей ОУН(б).

После ареста Бандеры ОУН(б) (в 1941–1950 годах ею руководили последовательно М. Лебедь и Р. Шухевич), в отличие от ОУН(м), была объявлена на оккупированных немцами территориях вне закона и перешла на нелегальное положение.

В 1942–1943 гг. пути ОУН(м) и ОУН(б) окончательно разошлись: мельниковская ОУН под руководством СС приняла активное участие в формировании дивизии «Галичина», а ОУН(б) создала боевое крыло – Украинскую повстанческую армию (УПА). Тогда же ОУН(б) и УПА перешли к активной ликвидации сторонников ОУН(м) на подконтрольных территориях и добилась значительных успехов.

С начала 1943 года ОУН(б) и УПА объявили о «начале войны на два фронта»: против вермахта и против Советской Армии.

В конце 1944 года по неизвестным причинам большинство видных украинских националистов было выпущено гитлеровцами из тюрем и лагерей. Многим из них было сделано предложение сотрудничать с немецкими войсками.

По версии украинских историков, в ответ на предложение о сотрудничестве со стороны немцев Бандера выдвинул условие – признать «Акт возрождения от 30 июня…» и обеспечить создание украинской армии как вооруженных сил отдельного государства, независимых от Третьего рейха. Немецкая сторона не пошла на признание независимости Украины, и соглашение с Бандерой, таким образом, достигнуто не было. Несмотря на отказ, Бандера не был вторично арестован и достаточно спокойно дожил в Западной Германии до окончания войны (использованы данные Википедии и других энциклопедических изданий).

Собственно, изложенная выше совокупность более или менее нетенденциозно подобранных фактов и позволяет сторонникам Бандеры считать его борцом против нацизма, а ОУН(б) и УПА – военными формированиями, участвовавшими в борьбе против вермахта» (Проскурин А.П., «Камо грядеши, град стольный?», «ЭФГ» № 2/2015).

Это никогда не признавалось советскими историками, не признается современными российскими историками и большинством историков европейских. И пока все претензии  сторонников и поклонников УПА, на признание этой организации стороной, полноценно  воевавшей против нацистов, следует признать недостаточно аргументированными.

После войны Бандера эмигрировал на Запад, где был убит агентом НКВД Сташинским.

В Киеве и особенно во Львове  сотрудничество Бандеры с немцами – лишь простительный эпизод в деятельности «борца за свободу Украины», да к тому же еще и многолетнего узника польских и немецких тюрем и концлагерей, вынужденно заключившего неприятный тактический союз (что-то вроде пакта Молотова – Риббентропа).

С точки зрения Москвы, сотрудничество Бандеры с немцами есть непростительный акт коллаборационизма и предательства (хотя Бандера никогда не был гражданином СССР или УССР и в этом смысле звание предателя в рамках формальной логики никак к нему не применимо), перечеркивающий всё прочее.

Если сравнить его биографию с биографией Маннергейма, то окажется, что в них много как общих моментов, так и принципиальных различий.

Маннергейм родился тоже за пределами СССР, в Финляндии, которая, впрочем, тогда являлась частью Российской империи, в Турку, в семье обрусевшего представителя немецкого остзейского дворянства, затем в течение долгого времени после окончания Николаевского кавалерийского училища жил в Петербурге. Служил в русской армии, принимал участие в русско-японской и Первой мировой войнах, в которых зарекомендовал себя как прекрасный офицер и талантливый военачальник.

Будучи убежденным монархистом, Маннергейм не принял ни Февральской, ни Октябрьской революции.

Оказавшись на малой родине, в Финляндии, где сложилась очень непростая военно-политическая обстановка (31 декабря 1917 года В.И. Ленин официально признал независимость Финляндии, но русские войска из неё не выводились, а местные социал-демократы при помощи российских солдат готовили захват власти), принял активное участие в контрреволюционном перевороте, формировании белофинских вооруженных сил и последовавшей затем Гражданской войне в Финляндии.

В ходе «белого террора», организованного после победы белофиннов Маннергеймом и фон дер Гольцем, возглавившим прибывший из Германии на подмогу белофиннам экспедиционный корпус, было расстреляно не менее 7–8 тысяч человек, что по меркам небольшой Финляндии являлось достаточно крупным кровопролитием. Впоследствии еще не менее 12–13 тысяч человек умерли от недоедания и нечеловеческих условий в концентрационных лагерях, куда финских левых поместили торжествующие победители.

В каком-то смысле Маннергейм явился единственным из крупных деятелей белого движения, который сумел одержать победу над революцией. Вполне возможно, что именно этим он и симпатичен президенту РФ Путину и лицам, разделяющим его взгляды.

В 1931 году Маннергейм назначается председателем военного Совета Финляндии, а в 1939 году, после начала советско-финской «зимней» войны, –  главнокомандующим финской армией.

После сравнительно «мягкого» поражения Финляндии в борьбе с многократно превышающим ее по военному потенциалу СССР (страна, утратив 11% территории, полностью сохранила суверенитет и самостоятельность) авторитет Маннергейма стал непререкаем. И ни одно крупное военно-политическое решение не принималось без его согласия.

Поэтому, когда Маннергейм дал согласие стать союзником Гитлера в войне против СССР, Финляндия повиновалась.

В своём первом  приказе о наступлении Маннергейм явно обозначил цель – не только «вернуть» все территории, захваченные СССР в ходе советско-финской войны 1939–1940 гг., но и расширить границы Финляндии до Белого моря, присоединить Кольский полуостров. 

«Гитлер высоко оценивал заслуги Маннергейма как «соратника по оружию». К примеру, уже 4 сентября 1941 года, когда финская армия вышла на рубеж советско-финской государственной границы (примерно в 30 км от Ленинграда), существовавшей до «зимней войны», в Миккели, ставку финского командования, прилетел ближайший помощник Кейтеля, генерал-полковник А. Йодль. Там, в ставке, он вручил Маннергейму высокие «награды фюрера» – все три степени «Железного креста». Более того, не очень любивший покидать пределы Германии фюрер лично принял участие в праздновании 75-летия фельдмаршала, широко отмечавшегося в Финляндии в 1942 году».

Маннергейм неоднократно утверждал впоследствии, что он дал согласие на участие Финляндии в войне только при условии, что финские войска не будут участвовать в наступлении на Ленинград или в штурме города и не будут переходить «старую» советско-финскую границу.

Что касается границы, то финны в 1941–1942 гг. продвинулись далеко за ее пределы, в частности захватив Петрозаводск и западный берег Онежского озера.

Что касается Ленинграда, то «совместно с Германией финнами была установлена морская блокада города, прервавшая его связь с нейтральными государствами. На суше финскими войсками были перекрыты северные пути сообщения Ленинграда с остальной территорией СССР: по железной дороге, шедшей через Карельский перешеек и севернее Ладожского озера на Петрозаводск, в декабре 1941 года была перерезана Кировская железная дорога, связывавшая город с Мурманском и Архангельском; были перекрыты пути подвоза внутренними водными путями – Беломорско-Балтийский канал был перерезан со взятием Повенца 6 декабря 1941 года, также был перерезан Волго-Балтийский водный путь, являвшийся до войны основным маршрутом доставки грузов внутренними водами в Ленинград» (Проскурин А.П., «Так кто же расставляет сакральные знаки равенства?», № 18/2013).

Поэтому, как ни крути, Маннергейм должен сполна разделить с Гитлером ответственность за гибель мирных граждан Ленинграда во время блокады. А погибло их, по разным оценкам, от 680  тысяч до 1,5 млн. человек.

Выход Финляндии из войны произошел не потому, что маршал Маннергейм, бывший офицер царской армии, испытывал ностальгию по городу, в котором он провел первую половину свой жизни, а потому, что советская армия нанесла немецкой и финской армиям такой урон в живой силе и технике, который не позволил ни Финляндии, ни Германии с 1944 года вести боевые действия на финской территории.

Точка зрения современного Киева на Маннергейма мне неизвестна, да и вообще она вряд ли публично артикулирована.

С точки зрения современной российской власти, сотрудничество Маннергейма с немцами, его участие в блокаде Ленинграда, как и организованный им ранее белый террор в Финляндии, видимо, есть вполне простительные эпизоды, в то время как его неизменная верность идеалам монархии (до самой смерти на рабочем столе Маннергейма находился портрет Николая II) заслуживает увековечивания его памяти в России.

В общем, объективные и беспристрастные читатели сами могут сделать выводы о степени близости к нацизму и, в связи с этим, о степени исторической вины обоих персонажей, а следовательно, и соответствующие выводы о нынешних украинских и российских властях.

С чисто формальной хронологической точки зрения Бандера перешел от сотрудничества к борьбе с гитлеровской Германией на 2–3 года раньше Маннергейма, уже в 1942–1943 годах.

С точки зрения социально-классового анализа оба они являются достаточно реакционными политиками, введение которых в национальные Пантеоны будет способствовать смещению результирующего вектора в сторону реакционного консерватизма. Маннергейм – ультра-консерватор имперского толка, Бандера – консервативный националист, отчасти похожий на борцов за свободу Ирландии 10–20-х годов прошлого века.

С точки зрения прикладной эффективности совершенно ясно, что Путин в своем непонятном стремлении легитимизировать некоторые политические фигуры, признававшиеся в советское время «запретными», переигрывает своих украинских оппонентов.

Фигура Маннергейма не вызывает особого отторжения на Западе и, как теперь становится ясно, не вызывает и чрезмерного раздражения в России. В силу своего происхождения он, несомненно, входит в дворянскую элиту Европы, что в сегодняшней консервативно-ориентированной России  является дополнительным каналом для легитимизации.

Что касается Бандеры, то в Европе он либо неизвестен, либо крайне негативно воспринимается, особенно на левом фланге. Мало кто из европейских политиков возьмет на себя труд разбираться в тонкостях различий между украинскими националистами и особенностях пребывания тех или иных персонажей в концлагере Заксенхаузен, а без этого адекватное восприятие значительного пласта явлений невозможно. Поэтому легитимизация и тем более сакрализация Бандеры будут продолжать раскалывать отношение к украинскому государству, как внутри него самого, так и за его пределами. Раскалывать не меньше, а, возможно, больше, чем свергаемые монументы Ленина и Дзержинского.

Возвращаясь к теме киевской идентичности, еще раз повторюсь: неразумно и неэффективно строить идентичность на столь сомнительном основании. В истории Украины имеется масса других имен, которые, без всякого сомнения, заслуживают увековечивания в гораздо большей степени.

Алексей Петрович

ПРОСКУРИН