Республика Крым и Донецко-Луганская Федерация?», «ЭФГ» № 3–4/2014).

 Моя оценка классово-формационной сути событий, произошедших в январе – феврале 2014 года в Киеве, остается неизменной: Майдан был именно буржуазно-демократической революцией.

Если быть совсем точным в оценках, это была именно «оранжевая революция», которую я определяю как «непарламентское, иногда вооруженное выступление всей массы буржуазии и примкнувших к ней иных классов общества против одной из властных группировок класса буржуазии, которая сосредоточила в своих руках слишком большой объем административного и финансового ресурса».

Действия, предпринимаемые постмайданной украинской властью, вполне вписываются в стандартную постреволюционную буржуазно-демократическую парадигму: вполне соответствующее канонам добротное проведение трех предвыборных кампаний (парламентской, президентской и региональной).

Запрет с точки зрения абстрактного буржуазного гуманизма тоталитарной символики в ее коммунистическом и национал-социалистическом вариантах в целом понятен: запрещены те виды символики, под сенью которых в XX веке было пролито наибольшее количество крови. Однако  запрет коммунистической символики, в  том виде в котором это сделано в Украине, очень неприятен и болезнен для стандартного левого мировоззрения, хотя  даже в России имеется немалое количество левых, считающих некоторые деяния эпохи сталинизма преступными.

С точки зрения диалектического материализма этот подход грешит метафизикой и рано или поздно должен вздыбиться внутренними противоречиями. А уж с точки зрения нравственно-исторической уравнивание нацизма и сталинского коммунизма в принципе недопустимо.

Но пока Запад и значительная часть украинского общества относятся к этому вполне толерантно и даже с ноткой одобрения.

Никаких действий, направленных на радикализацию национализма в Украине ее властями в настоящее время не осуществляется, – напротив, нынешние правители Украины пытаются всеми силами ограничить участие национал-радикалов в органах власти, а после взрыва в августе 2015 года у Верховной Рады, осуществленного праворадикалами, и подавно относятся к ним крайне настороженно.

Обе основные национал-радикальные партии, «Свобода» и «Правый сектор», в Раду не прошли, хотя несколько (12–15) человек представителей этих партий всё же получили депутатские мандаты в качестве мажоритариев.

Что касается оценки роли Запада в инициировании и разжигании «оранжевой революции» в Украине, то ее не следует преувеличивать. Она ограничивалась стандартной поддержкой оппозиции, которая осуществляется США и ЕС по всему миру в странах, в которых существуют элементы авторитаризма.

В этой связи я продолжаю считать Майдан порождением прежде всего внутриукраинских факторов, в том числе внутренней борьбы в Украине между сторонниками разных геополитических ориентаций. И обвинять, к примеру, Вашингтон или Москву в том, что в Германии или Украине существует проамериканское или пророссийское лобби, просто глупо – это выбор самих немцев или украинцев.

Настоящая зависимость Украины от Запада начинается только сейчас, по мере получения масштабных кредитов и образования внушительного внешнего долга.

Если говорить о цивилизационном подходе, то именно здесь нынешняя украинская власть пока наиболее невнятна.

Судя по двум истекшим годам, в качестве базовой стратегии в области строительства собственной идентичности нынешние правители Украины выбрали наименее продуктивный вариант, который к тому же является вариантом реактивным, то есть реакцией на московские концептуальные упражнения.

В чем суть московского варианта концептуализма по отношению к Украине?

Она проста. Точнее, примитивна. В российской публицистике очень много сломано копий и сказано гневных слов по отношению к нынешней киевской власти. Все они, однако, выполнены в москвоцентричной идеологии, которая в общих чертах сводится к нескольким простеньким утверждениям:

1) есть Москва (Петербург) – центр, в котором продолжается работа по продвижению некоего уникального цивилизационного проекта;

2) существует некий триединый народ, великороссы, малороссы и белорусы, которым от века суждено жить вместе, и лишь усилиями врагов Отечества время от времени удается это единство расколоть;

3) Украина есть некая по отношению к центру окраина, маргинальность;

4) окраина не должна изменять центру.

При этом подразумевается, что сам центр может предпринимать любые действия (от намерения вступить в НАТО и отменить визы с ЕС до форсированного изменения собственной этнокультурной доминанты в сторону «азийскости»), а окраина должна послушно следовать за «колебаниями линии» центра» (к примеру, в 2001 году Россия приняла волюнтаристское решение и, несмотря на мнение Украины, стала членом ШОС).

Это вариант (назовем его первым возможным вариантом украинской идентичности), сконструированный еще в позднеимперский период, не был особо популярен в Киеве и западнее Днепра, а уж в Червонной Руси, на Волыни, в Полесье и Галиции, на дух не переносился.

В полностью зеркальном отображении этого нехитрого концепта в Киеве значится следующее:

1) Украина – это угнетавшаяся центром колония;

2) наконец она освободилась;

3) поэтому надо строить украинское (язык, символику, историю), по возможности освобождаясь от российского наследия.

Очень приблизительно и грубо можно обозначить этот вариант (второй возможный вариант украинской идентичности) концептуального строительства идентичности как прибалтийский путь. Точнее, это оптимальный путь для тех постсоветских государств, которые, как Эстония, Латвия или Кыргызстан, никогда не существовали прежде (Вряд ли двадцатилетнее существование Латвии и Эстонии между двумя  мировыми войнами можно считать полноценным опытом государственности).

Это полный отказ от своей доли некогда совместного проекта, в котором заложено несколько весьма перспективных дорог в будущее, как в совместное, так и в раздельное.

Достаточно специфической разновидностью концептуального строительства идентичности в Киеве, представляющей собой комбинацию из второго и третьего (см. чуть ниже) вариантов, является концепция, согласно которой Московское царство представляет собой ордынский проект, наследниками которого являлись петербургская империя и СССР. В рамках данного проекта нынешняя Россия – это государство (и, соответственно, этнос) с кардинально измененной в сторону Азии этнокультурной матрицей и, стало быть, восходящее не к Древней Руси, а к Золотой Орде. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

О масштабах изменения можно судить хотя бы по принципиально различным трактовкам Куликовской битвы, существующим в московско-петербургской и киевской историографиях.

В Москве Куликовская битва традиционно трактуется как начало свержения ордынского ига.

В Киеве считают, что в этой битве московское войско де-факто поддерживало законного хана Золотой Орды Тохтамыша против боровшегося против него узурпатора Мамая, не являвшегося Чингизидом, а успешное для русских завершение этой битвы – подавлением восстания Мамая и победой Тохтамыша во внутриордынской гражданской войне.

Дальнейшая история государства с центром в Москве – Петербурге в рамках данного концепта также трактуется с преувеличенным акцентом на ордынский фактор в истории. В частности, существуют версии об ордынском происхождении поздних Романовых (к примеру, о происхождении Павла I от фельдмаршала Салтыкова, имевшего азиатские корни) и Ульянова-Ленина.

Соответственно, происходящая ныне в России геополитическая переориентация в восточном направлении и создание Евразийского Союза есть закономерное следствие и логичное подтверждение базовой посылки о произошедшем примерно в эпоху хана Узбека (1313–1341) кардинальном изменении исходной матрицы государства с центром в Москве в сторону многовекового деспотизма.

 Вполне  находящимися в русле ордынских традиций и подтверждающими эту гипотезу является, с точки зрения сторонников данного подхода, и поведение Москвы в нынешней ситуации в Украине – антиправовое навязывание своей воли с последующей легитимизацией этой воли и в целом малохристианское избегание ответственности за свои действия.

Напомню вкратце свою концепцию по поводу третьего варианта возможной украинской идентичности (поскольку я писал на эту тему уже не один и не два раза, позволю себе кое в чем опустить некоторые детали и кое-где кавычки при самоцитировании). Он сводится к следующему: распавшаяся первородная Древнекиевская Русь после монголо-татарского нашествия развивалась в двух основных цивилизационных контурах: киевский, западноориентированный, сохранившийся под властью Литвы и далее Польши, и московское евразийство, первоначально инициированное и в общих чертах сложившееся под властью Золотой Орды. Недостатки, вытекавшие из обоих вариантов, в целом понятны.

В 1654 году обе цивилизационные ипостаси соединились, что привело к неслыханному имперскому расцвету, который ни в области обширнейших территориальных приобретений, ни в области культуры не был бы возможен без участия в этом тандеме любой из сторон.  

(В том числе все завоевания в так называемой Новороссии, то бишь в Северном Причерноморье, которое в те поры, как известно, находилось под властью Крымского ханства, и в Сибири, вплоть до берегов Тихого океана, не были бы возможны без активного участия энергетики западноориентированного Киева. У евразийской Москвы просто не хватило бы мотивации и антиордынской энергетики для всех этих подвигов. Лишенный ныне киевской энергетики (как имманентной или хотя бы доброжелательно-союзной) Кремль и система его правоохранительных органов не в состоянии справиться даже с одним-единственным Кадыровым (или хотя бы осознать, с кем приходится иметь дело), вместе со своими предшественниками успешно выгнавшим практически всех этнических русских из своей республики и де-факто начавшим навязывать всей России нормы поведения, свойственные мусульманскому шариатскому государству. Чего уж там говорить о масштабном  освоении пустеющих Сибири и Дальнего Востока, которые нынешние кремлевские властители стремительно превращают в сырьевой придаток Китая и начали потихоньку ему же и отдавать, пока в аренду.)

Со временем в сложившейся общности вновь начали нарастать противоречия, связанные в основном с формационными и социальными вопросами. Запрос на свободу, социальную справедливость и прочие гражданские права в Киеве был исторически намного выше, чем в имперском Петербурге или патриархальной Москве.

Февраль 1917-го, как и неудавшиеся Кондиции 1730 года (фактически предполагавшие переход к конституционной монархии), во многом инициированные Киевом, мог помочь достигнуть консенсуса, однако локомотив истории промчался дальше.

Кстати, полная независимость Украинской народной республики (УНР) в январе 1918 года была провозглашена именно после разгона большевиками Учредительного собрания. До этого,   в октябре 1917 года, Центральная Рада провозгласила Украинскую народную республику в составе федеративного государства, которое возникало на обломках Российской империи.

После этого началась украинско-польская война, в которой войска ЗУНР (Западно-Украинской народной республики, созданной на землях, населенных украинцами и до Первой мировой войны принадлежавших Австро-Венгрии) воевали против польской армии в Галиции, Волыни, Буковине и Закарпатье.

УНР пыталась оказать помощь ЗУНР в борьбе за Львов, но на практике ничего сделать не смогла, так как практически одновременно между УНР и Советской Россией началась война, ставшая затем частью советско-польской войны 1920–1921 годов, в которой войска УНР участвовали в качестве самостоятельной стороны. В итоге между советским и польским правительствами была заключена достаточно «мутная» сделка по поводу принадлежности западноукраинских земель, которые отошли к Польше. Большая же часть Украины вошла в состав СССР в виде УССР.

Голод 1929–1933 гг. в Украине, когда погибли несколько миллионов человек, внес свою, крайне негативную мегаисторическую лепту в отношения между Киевом и Москвой. Масштабы данного негатива плохо осознают в Москве. И дело тут не столько в точном количестве погибших людей (от 2 до 7 миллионов), а в том, был ли этот голод, как считают многие историки и социологи в Киеве, действительно намеренно организован тогдашней центральной властью, или же он был порожден трагическим стечением неблагоприятных обстоятельств.

Разразившаяся Великая Отечественная война 1941–1945 гг. вновь сплотила большую часть русских и украинцев в единой борьбе, и московский командно-административный вариант идентичности дожил до 1991 года.

Оказалось, впрочем, что советский период лишь замедлил дивергенцию, но не смог полностью преодолеть ее. После 1991 года федеративный СССР трансформировался в конфедеративный СНГ и в этом виде пребывал в состоянии выжидательного анабиоза.

Пока в России существовала ельцинская вольница, Украина вела себя спокойно и не демонстрировала особо сильного желания двигаться в западном направлении. Однако в 2007–2014 годах, по мере нарастания очередного всплеска авторитаризма, «имперскости» и «евразийства» в России, выразившихся, в частности, в целой серии «бессмысленных и беспощадных» газовых войн России с соседями, и окончательного перерождения  постсоветской российской элиты в неоимперскую, цивилизационный конфликт между Киевом и Москвой вспыхнул с новой силой, невзирая на то, что и Россия, и Украина входят сегодня в один и тот же мирохозяйственный капиталистический уклад.

А события 2014–2015 гг. имели своим результатом полный распад существовавшего тончайшего механизма, регулировавшего «особые отношения» между Киевом и Москвой. Не стану сейчас вдаваться в ответ на вопрос «кто виноват?», хотя для меня ответ вполне очевиден.

Таким образом, вновь актуализировались заложенные еще в XIII веке очень разные пути для северо-восточных и юго-западных областей некогда единой Киевской Руси.

Эти цивилизационные императивы оказались очень стойкими. И сегодня, во втором десятилетии XXI века, Россия всё так же является антизападной страной, борющейся со всевластием Запада с помощью Азии, а Украина – страной западноориентированной.

Итак, существуют три основных варианта поисков идентичности.

Если нынешнее государство со столицей в Киеве воспримет первый вариант идентичности и так или иначе присоединится к нынешней России, то потенциально выглядящая весьма привлекательно киевская версия русскости (республиканство, демократия, социальная справедливость) будет в очередной раз перечеркнута милитаристским евразийством.

Этнокультурная матрица обоих народов согласно принципу «победитель получает всё» в очередной раз ощутимо сдвинется на восток. Республиканское начало на территории бывшего СССР будет, скорее всего, практически уничтожено и заменено имитацией республиканского строя, как в Казахстане или Узбекистане.

В России, лишившейся киевского республиканского противовеса, и во всей Евразии возобладает и будет с каждым годом усиливаться всё более махровый авторитаризм, который в этом случае имеет все шансы переродиться в откровенную агрессивную диктатуру. Военная мощь этой диктатуры будет постоянно провоцировать гонку вооружений и конфликты по периметру или по всему земному шару.

Впрочем, не исключено, что в объединенном государстве может вновь произойти и масштабная социальная революция. Хотя, по моему мнению, вероятность этого события, к сожалению, крайне невелика.

Если государство с центром в Киеве воспримет второй вариант идентичности, существует реальная угроза повиснуть во внеисторической пустоте. И Украина, и ее граждане будут вынуждены игнорировать или охаивать великие и славные победы, которые вместе с Москвой Киев одерживал в имперско-советскую эпоху 1654–1991 годов, и, напротив, раздувать малозначимые в мировой истории фрагменты типа победы у Крут или Конотопской битвы до размеров чрезвычайных. А следовательно, будут лишать себя и огромной части добротной исторической энергетики, и, как следствие, жизнеспособности и конкурентоспособности. В такой, с позволения сказать, скудноватой истории будут только уничтожение Запорожской Сечи и Голодомор, но не будет освоения Дальнего Востока и полета в космос Гагарина.

Однако и в этом варианте есть свои плюсы. Ситуация «tabula rasa» («чистый лист») и устремленность в будущее могут породить совершено непредсказуемые варианты развития. К тому добавится еще одна компонента – «европейская мегаидентичность».

Опять-таки никто сейчас не может предсказать, как эта составляющая будет взаимодействовать с уже имеющимися компонентами идентичности. Будет ли это поглощением, растворением или гармоническим вхождением – бог весть. Этнические украинцы, являющиеся гражданами Евросоюза в странах Прибалтики, наверное, могли бы уже кое-что рассказать по данному поводу.

Впрочем, как бы то ни было, ЕС – не тюрьма. В отличие от некоторых других интеграционных проектов (не будем показывать пальцем) войти в него труднее, чем выйти.

Лично мне представляется наиболее симпатичным третий вариант, или модель идентичности, в которой Киев и Москва в пропорциональной степени обладают правами на историко-культурное наследство эпохи 1654–1991 годов.

Так, некоторые особенности личности Петра Великого (к примеру, внезапно возникшая европофилия, которая определила вектор развития петербургской монархии в XVIII – начале XX веков), как и предшествующий петровским реформам раскол, достаточно логично могут быть объяснены культурным влиянием западноориентированного Киева.

Аналогичным образом могут и должны быть рассмотрены Екатерина II и Александр II, Ленин, Сталин, Брежнев.

Ничего особо мудреного в этом нет – в настоящее время и Украина, и Россия де-факто аналогичным образом рассматривают первых Рюриковичей: Святослава, Ярослава Мудрого, Владимира Святого. Подразумевается, что, хотя две страны сейчас живут порознь, эти исторические персонажи и их деяния представляют собой некоторое общее историческое наследие.

Проблема получения доступа к энергетике идентичности является действительно сложной гносеологически, ее тяжело «помыслить». Однако на уровне инструментально-бытийном переусложнять ее ни к чему.

Если человек, община, партия или государство считают, что Чингисхан, Петр Великий, Иосиф Сталин, Александр Пушкин или Лев Толстой являются частью его прошлого, они как бы сдвигают рычажок некоего полупроводникового реле в положение «включено», и энергия, связанная с указанными персонажами, начинает участвовать в строительстве той или иной идентичности.

Если же, наоборот, постулируется, что «я (мы) существую (существуем) как противостояние данным персонажам и их деяниям», рычажок переключателя переводится в положение «выключено», и идентичность личности не будет содержать указанных выше энергий.

Да, данный подход подразумевает принятие на себя части ответственности за некоторые малоприятные деяния деспотов и тиранов. Но, как говорится, «любишь кататься, люби и саночки возить».

Да, существует языковая проблема. И в то же время ее как бы и нет. По крайней мере, ее не существовало при сохранении билингвизма в Украине. Именно такой подход давал возможность государству с центром в Киеве пользоваться правами на некогда единое культурно-историческое пространство имперского и советского периода, – к примеру, позволял его гражданам свободно считать частью своего культурного наследия солнечный гений Пушкина или эталонную прозу Толстого.

Большая часть культурного наследия имперской и советской эпох создана на русском языке, и для получения беспроблемного доступа к этой энергетике владение им критично.

В том числе поэтому я считал и считаю весьма продуктивным двуязычие Украины при обязательном придании украинскому языку статуса главного, официального и сакрального языка.

Не вижу никаких угроз со стороны билингвизма и разумного бикультурализма для идентичности, суверенитета, «незалежности» и европейской ориентации: Латинская Америка никак не зависит от Испании, Австрия – от Германии, а США – от Великобритании, при этом в области культуры существует интенсивный и взаимополезный обмен.

Раз уже благодаря силовым действиям властителей России случился такой "зигзаг истории" (я считал и считаю абсолютно недопустимыми и находящимися за рамками международного права любые попытки реобъединения и передела государственных границ постсоветского пространства с помощью военной силы), то анализ существования в рамках двух конкурентных вариантов русскости представляется весьма интересной задачей.

Данный проект, оснащенный хронологически одновременным информационным мониторингом и научной рефлексией, возможно, позволит выявить такие скрытые ресурсы и резервы идентичности, что мы только будем удивляться скорости, с которой будут решаться ранее столетиями не решавшиеся задачи.

* * *

.Увы, пока нынешняя украинская власть всё больше погружается в пучины второго варианта идентичности, под мощным натиском московской пропаганды и давлением собственных национал-радикалов обреченно склоняясь к соблазнам «tabula rasa» и новобретенной, сугубо украинской идентичности. (В лучшем случае иногда в украинской научно-популярной литературе и публицистике можно встретить робкие намеки на феномен «второй попытки»: в смысле «вот как могла бы развиваться Киевская Русь, если бы не монголо-татарское иго, московско-петербургская империя и сталинский социализм». Но и то очень уж редко и нерегулярно. При этом важные акценты расставлены отнюдь не оптимально: вторая попытка – безусловно «да», но зачем же от наследия отказываться?)

Это не то чтобы тупик, отнюдь нет, но путь, чреватый серьезными потерями и опасными неизведанными поворотами. Кроме того, строительство идентичности в XXI веке непродуктивно целиком отдавать на волю стихий. Впрочем, не менее опасно превращать эту работу в целенаправленный и хорошо спланированный пропагандистский угар.

Достаточно ли для решения этой задачи существующей системы образования и совокупности средств массовой информации? Думаю, нет, ибо они, как правило, выполняют социально-политический заказ конкретных людей, находящихся в данный момент у власти.

С моей точки зрения, тщательно подобранные (отысканные и/или вновь созданные) компоненты личностной или коллективной идентичности, особенно грамотная индивидуализация идентичности, способны увеличить потенциал и значительно повысить жизненную силу и эффективность личности. В общем, для того, чтобы получить реальные результаты, этой работой нужно заниматься серьезно и систематически, а не от случая к случаю.

Алексей Петрович

ПРОСКУРИН

Уважаемые читатели! Если вам понравился данный материал и/или вы хотите поддержать данное направление научных исследований, вы можете перевести лично автору любую сумму денег на указанные им реквизиты:

Web-money:    – R140615837599                       

 $  – Z372368745186

€ – E710866351482

Visa «Sberbаnk»:   4276 3800 5163 8166

(Подробнее о проекте "Попробуйте свои силы"  – здесь)