КИЕВ – МОСКВА:

БЕЗ ОДНОЙ МИНУТЫ ДВЕНАДЦАТЬ

Совсем немного времени осталось до Вильнюсского саммита ЕС (28–29 ноября 2013 года), события, которое может самым серьезным образом повлиять на судьбы России и Европы. Трехсотпятидесятилетнее геополитическое сообщество Москвы и Киева, во многом определявшее стабильность геополитической конфигурации на континенте, дало заметный крен и может начать разваливаться.

Предполагается, что на этом саммите будет подписано соглашение об ассоциированном членстве Украины в ЕС – своего рода испытательном сроке, который проходят почти все страны, желающие вступить в ЕС.

В российской публицистике очень много сломано копий и сказано гневных слов по отношению к нынешней киевской власти. Все они, однако, выполнены в москвоцентричной идеологии, которая в общих чертах сводится к трем простеньким утверждениям:

1) есть Москва – цивилизационный центр, в котором продолжается развитие некоего цивилизационного проекта;

2) Украина есть некая по отношению к центру окраина, маргинальность;

3) окраина не должна изменять центру.

При этом подразумевается, что сам центр может предпринимать любые действия (от намерения вступить в НАТО и отменить визы с ЕС до форсированного изменения собственной этнокультурной доминанты в сторону «азийскости»), а окраина должна послушно следовать за «колебаниями линии» центра.

В рамках этой нехитрой концепции разворачивается вся прочая аргументация, которая в основном сводится к тому, как плохо будет Украине в ЕС и как хорошо – в Таможенном союзе.

Давайте рассмотрим приведенный выше концептуальный набор попристальнее и попытаемся определить, можно ли с его помощью в данном конкретном случае добиться заявленных целей, то есть удержать Украину в более или менее союзных с Россией отношениях, не позволяя ей вступить в аналогичные отношения с ЕС.

Итак. «Украина в российской политологии всегда, как правило, рассматривается как объект, а не субъект противостояния российской (православной) цивилизации и интегрально понимаемого Запада.

На Западе понимание сути отношений между Москвой и Киевом еще примитивнее – здесь она трактуется просто как отношения между бывшей метрополией и экс-колонией.

На самом деле всё обстоит намного сложнее и многомернее.

Первоначально Владимиро-Суздальская Русь, в которой Москва была маленьким, затерявшимся в лесах уделом, была колонией могущественного и развитого Киева в довольно диком северо-восточном угро-финском углу Восточно-Европейской равнины.

Правили здесь Рюриковичи – дядья, четырехюродные братья и племянники Рюриковичей киевских, сидевших на Киевском Великом престоле, считавшемся в домонгольской Руси основным. Ветвь Рюриковичей, правивших Киевом, считалась старшей, все остальные, включая московскую, вместе с Иваном III Васильевичем и Иваном IV Грозным, – «молодшими». Впрочем, начиная с середины XII века, когда в Киеве правил великий князь Ростислав, а во Владимире – Андрей Боголюбский, строгая конфигурация внутренних иерархических отношений в династии Рюриковичей была разрушена. Тем не менее в киевско-украинской исторической традиции Великими князьями Киевскими принято считать всех князей, правивших вплоть до окончательного воцарения в Киеве Гедиминовичей (1362 г.).

Словом, после того как практически вся Русь, как киевская, так и московская (кроме Новгородской республики), была завоевана татаро-монголами, судьбы Киевской и Московской Руси разделились. Москва выбрала путь Александра Невского – союз (это эвфемизм, – скорее, вплоть до времен Ивана III имело место вассальное подчинение) с Ордой против Запада.

В Киевской Руси утвердилась другая стратегия – Льва Галицкого – союз c Западом против Орды (равноправный союз, впрочем, также не получился, а получилось в итоге подчинение). Однако сами галицко-волынские князья в этой стратегии не преуспели.

В игру вступил новый игрок – быстро растущее и высокопассионарное Княжество Литовское. В качестве завоевателей литовцы проявили себя достаточно толерантно и под их власть до поры до времени охотно переходили все западнорусские земли.

Владыки Литвы Гедиминовичи стали считаться Великими князьями Литовско-Русскими или просто Литовскими. Разговорным для большинства населения и официальным письменным языком Великого княжества Литовского вплоть до 1600-х годов был «западнорусский язык» («русськая мова») – предшественник современных белорусского и украинского языков.

После того как большая часть территории Киевской Руси была захвачена Литвой, два осколка бывшей единой русской общности в течение прочти 300 лет развивались раздельно. Москва поднялась, сумела переработать и в конечном счете подчинить себе Орду. А Киев мало-помалу впал в починенное по отношению к Речи Посполитой, частью которой стала Литва после Кревской и Люблинской уний, положение. Экспансия католичества делала существование православных на территориях, подчиненных Речи Посполитой, всё более и более тяжелым, что в конечном счете и привело к переконфигурации восточноевропейского пространства.

В XV–XVI вв. начал свою работу еще один мощный фактор: образовалась Запорожская Сечь – военно-демократическое, республиканское полугосударственное образование в низовьях Днепра, положившее начало такому уникальному общерусскому явлению, как казачество (по первоначальной классовой сущности – объединение вооруженных земледельцев). Любопытно, что возникновение Запорожской Сечи по времени почти совпало с окончательным разгромом Новгородской республики Иванами III и IV. Иными словами, русское республиканское начало, разрушенное последними Рюриковичами на Севере, возродилось на Юге. Запорожская Сечь сыграла огромную роль в последующем реобъединении Москвы и Киева.

После объединения Восточной, Запорожской Украины с Московским государством и целого ряда войн между Московским государством и Речью Посполитой в состав Московского государства, которое начиная с Алексея Михайловича и Петра Алексеевича вновь стало официально именоваться Россией и Российской империей, вошли основные земли, некогда входившие в состав Киевской Руси, а впоследствии было включено и Великое княжество Литовское.

Таким образом, начинают проглядывать феномены реальной, а не мифологизированной в интересах той или иной геополитической концепции истории, которые представляют собой некую значимость для строительства этнокультурной идентичности Украины. В данном тексте идентичность понимается как некая адекватность индивидуального «я» историческим и этнокультурным ценностям, которая в значительной степени определяет полноту и качество существования индивидуальности и народа в целом.

Во-первых, это собственно древнекиевский престол, киево-русская изначальность. В рамках этой изначальности, как и положено, содержатся возможности движения по любому варианту развития. В том числе здесь сосредоточена значительная часть потенциала общерусской идентичности, как, впрочем, и общеукраинской.

Последняя, в свою очередь, распадается на киевскую (становящуюся в настоящий момент основным носителем идеи киевской суверенности) и галицко-львовско-волынскую – радикально прозападную. ГЛВ-идентичность, хотя  она и является наиболее шумной и радикальной, самостоятельной перспективы в целом не имеет, ибо не признает идентичности Украины вне союза с Западом.

Во-вторых, Запорожье. Здесь сосредоточен не только общеукраинский, но и общерусский, так сказать, сакральный потенциал и резервуар республиканского начала. Запорожская Сечь просуществовала примерно 300 лет – с 1489 до 1775 года. Республиканство этой части Украины отнюдь не наносное, не поверхностное, каковым оно является для многих россиян, и к этому феномену украинской идентичности надо относиться серьезно.

В-третьих, Литва. Литва в средние века сыграла для киевских и всех западнорусских земель роль спасителя от Орды. Такие вещи в генетической памяти народа откладываются навсегда и никогда не забываются. Если учесть, что сами литовцы были до принятия католичества достаточно этнически толерантными и веротерпимыми в религиозном отношении, то литовский фактор будет принимать активное участие в качестве фактора, формирующего украинскую идентичность. Хотя бы в виде особого почтения к представителям генетической системы Гедиминовичей.

Правда, при этом надо хорошо понимать, что Великая Литва средневековья располагалась в основном на территории нынешней Белоруссии и Западной Украины. В этом смысле Литва сегодня не может напрямую влиять на киевские дела, не выстроив некую неконфликтную конфигурацию отношений с Белоруссией. Иными словами, степень участия литовского фактора в украинской идентичности будет зависеть от того, где (географически и политически) будет находиться Литва относительно Украины. Именно поэтому Литва будет всячески подталкивать Украину к вступлению во все западные союзы, ибо только такая конфигурация дает возможность Литве надеяться на повышение своего ныне мизерного веса в европейских делах.

В-четвертых, Москва и примерно 350 лет, прожитых в рамках одного государства, а также одной конфессии. Здесь как бы всё понятно. Впрочем, ни в Киеве, ни в особенности в Москве еще не могут полностью осознать, что имперский расцвет России в 1703–1917 годах был связан именно с тем, что в нем участвовали оба варианта русскости: как московский, так и киевский. Отношение к Москве и России очень существенно для украинской идентичности. Строго говоря, вне этого отношения сама эта идентичность не имеет полноценного исторического существования в парадигме нынешних идеологем Украины. К примеру, само название государства указывает на вторичность, окраинность по отношению к центру, Москве.

Недооценка латентного киевского вклада в русскую культуру XVIII–XIX веков есть, пожалуй, основная историческая несправедливость. В остальном, чтобы там сейчас ни говорили устами Ющенко галичане, пребывание Украины в составе Российской империи было сравнительно беспроблемным, по меньшей мере не более проблемным, чем существование собственно русского населения.

Польша по отношению к Украине выступала в качестве стороны, без какого-либо собственного вклада наследовавшей героические подвиги Литвы, а ее дворянство – в качестве достаточно жестоких и высокомерных правителей.

Поэтому Украина, если она сохранится в качестве самостоятельного государства, на Польшу ориентироваться не будет, а, напротив, будет бороться с Польшей за роль гегемона в Восточной Европе, вне зависимости от нахождения этих стран в составе ЕС или СНГ.

Польша могла бы позитивным образом участвовать в формировании украинской идентичности, если бы в ней имели место какие-либо значимые панславянские сюжеты. Но таковых сегодня нет, они заменены на общеевропейские, следовательно, собственно польский фактор для поиска украинской идентичности малосущественен.

В-пятых, практически никогда при анализе украинских дел, тем более идентичности, в повестку дня не вносится рассмотрение исламского фактора. Тем не менее он существует и, с нашей точки зрения, будет оказывать всё более возрастающее воздействие.

Напомним в этой связи, что еще каких-нибудь 250 лет назад всё Северное Причерноморье было территорией ислама. Здесь в течение почти пяти веков царили ханы Крымского ханства Гиреи (формально – одна из ветвей Чингизидов; существует, правда, и гипотеза о том, что Гиреи – этнически китайская династия, образовавшаяся в результате бахчисарайского дворцового адюльтера). Крымское ханство опиралось на поддержку могущественной Османской империи, вассалом которой являлось. В настоящее время крымско-татарский этнос в Крыму (как, впрочем, и в Турции) весьма активен и, несомненно, попытается сыграть «свою игру». Но если для русской (в московском варианте) идентичности отношение к Чингизидам и Орде – фактор сверхзначимый (для русского человека утверждение «мы не есьм Орда, мы не данники Чингизидов» есть в каком-то смысле мера самоидентичности и начало фактического самостоятельного государственного существования, то есть изначальность), то для украинцев крымцы всегда были фактором куда менее важным, не имманентным, таким же внешним, например, как Польша.

Конечно, для современной Украины существует Брюссель и желание ощущать себя европейцами. При анализе евроустремлений Киева нужно хорошо понимать, что Россия и Украина по-разному ориентированы в Европе. Украина исторически, со времен Льва и Романа Галицких, всегда была ориентирована на католическую часть Европы во главе с Ватиканом, а Россия, по крайнем мере с Петра I, выбрала себе в союзники Европу императоров, династическую, а значит, немецкую и протестантскую.

В рамках данного анализа сегодня главным для украинской идентичности являются отношения между Запорожьем и Киевом (понимаемым как вышеописанные исторические потенциалы, естественно, а не как наименования городов).

…

Итак, победа Януковича означает собой победу запорожского республиканского начала» (Глебко А. Украинская идентичность при Януковиче. «ЭФГ» № 7/2010).

Здесь остановим это обширное цитирование и акцентируем внимание читателя на следующем, главном на данный момент обстоятельстве: на Украине у власти находятся  более менее подлинные сторонники республиканской формы правления, в то время как в ЕврАзЭС и ТС у власти находятся правители, придерживающиеся иных взглядов на то, как должен выглядеть политический строй. И это главная причина происходящих геополитических катаклизмов.

Именно поэтому аутентично-республиканское правительство Януковича (единственный сейчас реальный центр республиканизма в СНГ) не желает входить в авторитарно-монархическое де-факто пространство Евразийского или Таможенного союза, пространство, где не существует процедуры легитимных выборов, а правители с помощью грубой силы или иезуитских уловок, как правило, сидят до самой своей кончины или издевательским для народа способом передают кресло своим преемникам.

Поэтому в силу вышеизложенного Украина, скорее всего не войдет в авторитарное пространство, созданное в России в 2001–2013 годах (впрочем, реально нынешний российский режим начался с расстрела собственного парламента) и в других странах ТС, какие бы экономические и социальные негативы ни рисовали московские публицисты (к слову сказать, многие из этих негативов  действительно неизбежны, но в Киеве это, судя по всему, понимают).

Украине с ее запорожским генезисом и трехсотлетним существованием в рамках «Запада» (имеется в виду польско-литовский период) очень трудно ощутить самоадекватность в сообществе, где самозабвенно правят назарбаевы, алиевы и кадыровы. И в данном случае речь идет совсем не об этно-конфессиональной компоненте, а о форме правления, если угодно – о социальном строе.

(Впрочем, и этно-конфессиональные факторы, несомненно, играют свою роль. Для достаточно заметной части украинцев видение нынешней Москвы также может быть весьма брутальным: Москва никогда не являлась центром подлинно русского мира, так как Московское царство, стартовавшее с ярлыков ханов Батыя и Узбека, выданных Ивану Калите и его потомкам, есть не продолжение Киевской Руси, а продолжение Золотой Орды со всеми вытекающими отсюда социальными, психологическими и геополитическими последствиями. Тем более Москва не может претендовать на роль цивилизационного лидера в соответствующем цивилизационном пространстве сейчас, когда наступает терминальная стадия почти тысячелетнего исторического этапа – возвращение Золотой Орды в Москву, а этно-конфессиональная доминанта России стремительно изменяется.)

Таким образом, главным и основным препятствием для установления союзных отношений между Украиной и Россией является характер нынешнего российского режима и его ближайших союзников.

Именно в непонимании первоочередного значения социального фактора, в гиперболизации роли геополитических переменных и, соответственно, роли Запада в происходящих событиях (Запад отнюдь не форсирует принятие Украины в ЕС – напротив, не торопится и обставляет всякими дополнительными условиями типа немедленного освобождения Тимошенко) и в полном отказе признавать за Киевом способность к самостоятельному долгосрочному проектированию коренятся катастрофические просчеты в украинской политике нынешнего Кремля и России в целом.

И поэтому тот, кто хочет изменить ситуацию в двухсторонних отношениях к лучшему, вместо предъявления всех и всяческих претензий к Украине или Западу должен для начала хотя бы попытаться понять и признать, что речь идет о диалоге между двумя основными цивилизационными центрами русскости. Между Москвой и Киевом. Что в этом диалоге ни за одной из сторон нет и не может быть стопроцентной правоты.

А после осознания этого удивительного факта можно попытаться изменить к лучшему характер режима в Москве. Не больше. Но и не меньше.

При этом не следует чрезмерно драматизировать ситуацию –  ассоциированное членство еще отнюдь не полноценное членство в ЕС. Украина не рвется в ЕС. Однако и благодушествовать: мол, куда «хохлы» денутся, покапризничают и вернутся – не стоит.

Москвоцентричная ошибка здесь заключена уже в подмене реального, хотя и отнюдь не всем видимого понятия «этнокультурно самоадекватные люди, ощущающие свою древнерусскую преемственность и ответственность за судьбы русского мира» карикатурной кличкой «хохлы». Вступать в авторитарное сообщество Украина, судя по всему, не собирается (зачем?!), ибо, с ее (материнской) точки зрения, России вновь угрожает опасность потери самоадекватности, а единственным способом спасения (русскости и республиканства) в складывающейся ситуации, очевидно, становится существование вне москвоцентричного пространства.

 Алексей Петрович ПРОСКУРИН

Продолжение следует.